Последними в стопке идут телеграммы из США. Главная, конечно — от семьи Картеров. Читаю слова их соболезнования и как будто слышу живой голос Розалин. Вот вроде и нет ничего особенного в этих словах, но написано явно с душой. Внизу несколько теплых слов поддержки лично от малышки Эми. Приятно…

Телеграмма же от Уорена Магнуса суховата. И имя его жены Маргарет в ней явно упомянуто лишь для вида. Эта сушеная вобла и не помнит Веру, с которой плескалась в мае в бассейне Савойя. Ну… ожидать какой-либо особой душевности от Уорена и его супруги было бы глупо. Знаете, бывает у людей сердечная недостаточность, а бывает недостаточная сердечность. Случай Магнусов — второй. Но сенатор все же написал мне, потратил свое драгоценное время. Помнит еще, на чьи деньги в Белый дом собрался. Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Все остальные телеграммы из Америки — это в основном от коллег-артистов, участвовавших в проекте «Мы — мир!» и сотрудников основного офиса Фонда. Подозреваю, что еще большее количество телеграмм и писем нас ждет в Москве, в студии. А сюда соболезнования прислали лишь те, кто следил за новостями и знал, что я пробуду в Париже пару дней.

— Так, ладно: телеграммы я забираю, инструктаж отменяю. Пойду, лучше позвоню в МИД. Встретимся перед пресс — конференцией.

— Как это «телеграммы забираю»?! — возмущается мне вслед сотрудник посольства — Это документы, их нужно обязательно вернуть в канцелярию посольства.

— Здесь какой адресат указан? — я возвращаюсь и подношу к его носу верхнюю телеграмму — Посол СССР или частое лицо Виктор Селезнев? Вот как частное лицо, я все свои личные телеграммы и забираю. А те, где указан посол Червоненко, можете оставить себе, мне не жалко.

Возразить ему на это нечего, остается только недовольно сопеть. Посылаю ему воздушный поцелуй и покидаю холл.

— Господи… как же меня достала посольская мафия! — жалуюсь я полковнику по дороге в комнату закрытой связи — Не знаю, как Евгений Максимович справляется с этими авгиевыми конюшнями. Больше ста посольств плюс еще консульства, не считая центрального аппарата, и везде есть старые кадры, оставшиеся с начала 60-х, чуть ли не со времен Хрущева.

— Ты еще прибавь сюда тот факт, что это довольно закрытая система, практически особая каста чиновников.

— Я же говорю — мафия! Только в смокингах. А Примаков меня еще в МГИМО зазывает. Сделают вот такого прилизанного хлыща-интригана и прощай великие дела…

— А что?! — смеется безопасник — Ты бы точно навел в МИДе шороха!

— Чур, меня! Лучше уж я продолжу петь, плясать и гастролировать.

— Ну, да. А заодно в процессе гастролей взбаламутишь каждое посольское болото, до которого дотянешься.

Разговор с министром у нас получился коротким, но информативным. Конечно же, посольские докладывали ему о каждом моем шаге, и со всеми подробностями. Но надо отдать должное — почти ничего не приукрашивали, видимо все же остерегались. Реакцию местной прессы и ТВ на мои действия они тоже освещали очень подробно, подозреваю, что в «центр» ежедневно отправлялась с фельдъегерем не только подборка местных газет, но и видео с новостными выпусками.