Ноги нашли опору, я споткнулась. Руки Дженкса соскользнули, я посмотрела — Квен пытался увести Трента, но Трент увидел меня — и остановился как вкопанный. Очень хотел он получить обратно скульптуру, к гадалке не ходи.

— Морган? — прошептал он, и его голос пробился ко мне сквозь шум. Он прищурился — Дженкс подлетел меня защитить. Послышалось шипенье аэрозоля — Дженкс метнулся в сторону. Одно крыло запуталось в липком шелке.

Ко мне сбегались коричневые туфли, помост трясся, и я крикнула:

— Non sum qualis eram!

Мир вокруг меня схлопнулся. Звуки всосались внутрь, приняв в себя жар солнца и поднимающуюся влагу от фанеры у меня под босыми ногами. Я ощутила, как действует проклятие, услышала щелканье тысячи счетов, вычисляющих цену восстановления меня из идеи, хранящейся в демонской базе данных.

«Плачу эту цену», — подумала я в совершеннейшей тишине посреди ничто. Ни сердцебиения, ни жужжания крыльев пикси. Ничего. Копоть проклятия облекла меня глушащим черным слоем, и меня передернуло.

Из сингулярной точки существования, которой была я, восстала магия, пронеслась через меня, и я развернулась. Аура зазвенела, становясь на место, и вдруг… вдруг я возникла.

Звук обрушился на меня, я вдохнула воздух. Дженкс меня сюда доставил, но ему это даром не прошло, и он сейчас сидел на антенне телевизионщиков, пытаясь соскрести липкий шелк.

— Она была пикси! Видишь? Она была пикси! Это Рэйчел Морган, снимай!

— Боже мой! — зазвенел женский голос, перекрывая аханье толпы. — Она голая! Откуда она взялась? Фрэнк, ты снимаешь?

Фрэнк, оператор, еще как снимал, и я стала искать глазами Пирса, впадая почти в панику, что его не вижу. Я стояла абсолютно голая перед работающими видеокамерами. Даже думать не хотелось, что через два часа будет в Интернете. Ой, еще же мама…

Трент вытаращил глаза. Окинул меня взглядом сверху вниз, и я вспыхнула.

— Какого черта ты делаешь, Рэйчел? — спросил он, когда я схватила его написанную речь с трибуны и попыталась ею прикрыться.

— Рэйчел! — донесся до меня крик, и я развернулась. Это был Пирс. Трое копов из ОВ локтями прокладывали себе к нему путь. — Лови!

Он бросил статую через шесть рядов публики. Она блеснула на солнце, и тут же агенты ОВ на него навалились — с воплями страха и удивления, потому что он исчез прямо из-под них и они полетели на мостовую. Я взметнула руку — и с сочным звуком статуэтка легла мне в ладонь. Все смотрели не на меня, а на копов из ОВ, валяющихся на земле. Все — кроме Трента. Он увидел скульптуру и стал отпихивать от себя вцепившиеся руки, рвался к ней, как голодный к хлебу.

Я смотрела на Трента, краснея от смущения и от преждевременного чувства победы. Пытался меня запугать, чтобы я твою вшивую бумагу подписала?

— Я пытаюсь вернуть тебе твою дурацкую статуэтку, кретин, — сказала я ему, перекрывая шум. — Приходи ко мне в тюрьму поговорить, если хочешь ее получить обратно. — И громче, в голос: — Я не могу этого сделать! Я не воровка, я хорошая девушка! Плевать, если мне ковен устроит лоботомию, я не воровка! Возьмите свою мерзкую статуэтку обратно, мистер Каламак!

Я по-девчачьи бросила в него эльфийскую порнушку, ощутила дрожь, когда она покинула мою ауру. Трент поймал ее, а меня кто-то схватил сзади, набросили на плечи какой-то форменный китель, достававший чуть ниже ягодиц.

— Я совершила ошибку! — кричала я и отбивалась, чтобы быть лицом к собравшимся. — Я не злая колдунья!

Трент держал статуэтку, застыв с выражением удивления на лице.