|
— Терпимо, — провозгласил я. — Изволю взять этот номер. — На какой срок? — спросил хозяин. — На десять дней, — ответил я. — Это хорошо, — сказал хозяин. — Хорошо, когда благородные постояльцы... да. И не на день-два. Чем платить будете, ваша милость? — Чем скажешь, — ответил я беспечно, — хоть серебром, хоть золотом. Он окинул взглядом мою потрепанную одежду, покосился на Бобика, что лег посреди комнаты и высунул язык. — Конь у вас знатный, ваша милость... И собачка еще та... боюсь и подумать, кого она мне напоминает. Но у нас правило, денежки вперед... — Тю на тебя! — удивился я. — А вдруг твоя гостиница сегодня сгорит, и все мои деньги пропадут? Он вздрогнул, перекрестился: — Господи, такие страсти на ночь!.. С чего ей гореть, год назад прогнали последнего огневика. А с огнем у нас строго. Но с другой стороны, откуда мне знать, что вы не изволите тайно удалиться через три дня, забыв в благородной рассеянности заплатить? Для вас это пустяк, а для меня — убыток! Я провозгласил надменно: — Я заплачу. Порукой — мое слово! — Он помялся, возразил нерешительно: — Но, ваша милость, вас никто не знает... Я вытащил из мешка щит, хозяин терпеливо смотрел, как я примостил его возле постели, а у изголовья поставил меч. — Видишь? — Вижу, — ответил он с почтительным поклоном. — Красивый щит. И очень мудрая, так сказать, простите, отважная символика. Эти орлы, львы в гербе... — Ты не на гербарий смотри, — прервал я. — Это рыцарский щит! А слово рыцаря разве не крепче стали? Если я нарушу слово, разве не буду покрыть бесчестьем? Он вздохнул, развел руками: — Ваша милость, мы живем в другом мире. У нас говорят: стыд глаза не выест, а брань на вороте не виснет. Потому у нас обязательны расписки, договора... И чтоб всё было расписано до мелочи! А то вдруг не так можно истолковать... ну, чтобы деньги не отдать или не расплатиться вовремя. А то и вовсе... Словом, расписочка-то нужна, у нас без этого никак... Я покачал головой: — Вот так бежишь из коммерческого мира в рыцарский, а тот настигает... Ладно, сколько с меня? На, держи. А этот золотой сверху, чтобы за конем следили и даже баловали. У него бывают причуды, но это же благородный конь, а какой благородный человек без причуд? Конь — тоже человек. Зато никаких драк с посетителями, не орет похабные песни, не поджигает гостиницу... Как и Пес. Только и надо, что хороший овес и душистое сено, перемешанное с гвоздями, старыми подковами и разным железным хламом. Словом, философ. Он вскинул брови, долго всматривался в меня: — Э-э... Гвозди и подковы — это и есть причуды? — Да, — ответил я. — А так он смирный. Даже вина ему не обязательно таскать. И девок в стойло можно не водить. Он почесал в затылке: — Ну, поломанных и стертых подков у нас полно. Если это всё, то ваш конь будет доволен. Вот оно, будущее этого мира, мелькнула мысль. Если для рыцаря культом является верность сюзерену, честь и доблесть, то для этого будущего олигарха главное — культ наживы и набитого кошелька. Кланяется почтительно, но улавливаю в его манерах ту будущую вольность, что зреет и проявится очень скоро. Лет через двести-триста, если по всему обществу, но ростки вот они, здесь. Смотрит этот росток будущего устройства общества на меня с затаенной усмешкой и презрением к моим рыцарским идеалам. Уж он-то знает, что всё покупается и продается, что люди чести — дураки, что если можно украсть и не попасться, то украсть нужно обязательно, главное — результат! Устроившись в комнате, я свистнул Бобику и спустился в нижний зал, оттуда вкусно тянет ароматом жареного мяса. В нижнем зале весело и шумно. |
