В городе объявлен комендантский час, что это такое, не поняли даже армландцы, я объяснил, что местным запрещается выходить из домов
после захода солнца, и вообще больше трех чтоб не собирались до отмены моего высочайшего указа.
— Сэр Вайтхолд, — сказал я, — они привыкли к военной диктатуре и даже гордятся порядком и дисциплиной, которую навязал им Гиллеберд.
Потому любые наши демократизации расценивают как слабость! Так не разочаруйте же их, закрутите все гайки… в смысле, затяните петли на их
шеях потуже, чтобы помнили, кто здесь хозяева! Есть такие, даже гордятся, когда ими помыкают.
Он поклонился.
— Ваша светлость, боюсь…
— Чего?
— …что вы правы, — закончил он. — Они понимают только силу.
— Не завидуйте, — сказал я. — Это ущербный путь. Хорош для короткого рывка. А потом здесь все равно бы развалилось. Возможно, Гиллеберд
увидел признаки спада, вот и решил поправить дело победоносной войной?
— Да, ваша светлость, — ответил он, поклонился и пропал за дверью.
Глава 5
Я повернулся к столу и вздрогнул, слева от него в красивой изысканной позе стоит веселый франт в лихо заломленной набекрень широкополой
шляпе с длинным цветным пером, на смеющемся лице щегольские усики, что то выходят из моды, то удало, как молодой рыцарь на горячем коне,
врываются в нее снова, и сам улыбается до ушей, вглядываясь в меня с превеликим удовольствием.
— Соскучились? — спросил он весело, захохотал, красиво поклонился, срывая шляпу, эффектным жестом швырнул ее в сторону, и она повисла,
слегка покачиваясь, на торчащих из стены оленьих рогах. — Я — ужасно!
— А я вот ничуть, — заверил я и, нахмурившись, поинтересовался: — Или намекаете, что ни к кому не приходите по своей воле?
Он сказал с веселым негодованием:
— Намекаю? Это я всегда утверждал и утверждаю! А то сколько лжи и клеветы, когда говорят, что вот я пришел и соблазнил… Извините, я
прихожу, чтобы принять ваш уже свершившийся грех… в реальности или пока только замысленный, чтобы утвердить вас при колебаниях и в моменты
неуверенности, поддержать вас в вашей похоти, вашей лжи, предательстве и всех ваших преступных, как вы это называете весьма странно… эх, да
вы сами знаете, сэр Ричард, не так ли?.. И знаете все лучше и лучше.
Я насупился.
— Намекаете, что уже пришли за мной?
Он снова расхохотался.
— Еще нет, увы. Но разве не говорил, что придете ко мне?.. Вы в какое кресло хотели предложить мне сесть?
— В любое, — буркнул я нелюбезно. — Где вам удобнее.
— Мне удобнее ближе к вам, — ответил он предельно учтиво, вплоть до оскорбительности, и сел в самом деле рядом. Я взглянул в его глаза,
в них, как ни странно, просматривается дружеское сочувствие. — Сэр Ричард, как в вас уживаются такие крайности, что… даже не могу их
охарактеризовать! Я до сих пор не сумел ответить на вопрос: можно ли творить зло во имя добра, а вы ежедневно… да что там ежедневно!..
ежеминутно сталкиваетесь с этой проблемой, но прете, как дикий кабан по камышам, не останавливаясь, будто у вас все решено… а я уверен, что
даже не задумывались!
— Сороконожка как-то задумалась, — ответил я, — и… все. |