– Значит... Значит, вы думаете?.. – в голосе девушки теперь была тревога.

– Думаю, что мы нашли убежище какого нибудь лесного грабителя, мадам. Правда, в одиночку они обычно не ходят и не промышляют, но, может быть, этот отбился от своей шайки. А может, у него какие то свои цели в этих местах. Или он кого то ждёт. Странно, очень странно!

– Идёмте ка отсюда! – кажется, отвага незнакомки всё же была не беспредельна. – Мне вовсе не хочется столкнуться с хозяином этого шалаша. Эй, Саладин, пошли!

С этими словами она ухватила кота поперёк туловища и прижала к себе. Саладо не выпустил изо рта колбасы, а потому не смог и завопить, из его утробы вырвался лишь глухой негодующий рёв.

Что до Луи, то его вдруг заинтересовал полураскрытый мешок неведомого бродяги либо грабителя. Что то странно блеснуло в нём, и молодой человек, наклонившись, сунул в мешок руку (в конце концов, ведь не он раскрыл его!) Через несколько мгновений рыцарь выпрямился, держа в руке небольшой кривой кинжал в замысловато украшенных ножнах и плоскую серебряную коробочку с выпуклой крышкой.

– Что это? – спросила, сразу заинтересовавшись, девушка. – Какой необычный нож!

– Нож то сарацинский! – задумчиво произнёс Шато Крайон, осторожно обнажая оружие и рассматривая его в полосе солнечного света. Хм! Острый, будто бритва...

– А что за странные бороздки вдоль лезвия, до самого конца?

– Я видел такие. Там, в Киликии, где завершил свой поход Фридрих Барбаросса. Один армянский князь  привёз кинжал в подарок императору и рассказал, что турки и сарацины смачивают эти клинки ядом – благодаря бороздкам яд долго держится на лезвии.

– Ой! – ахнула красавица, ещё сильнее сжимая кота, который барахтался в её руках, но не желал выпускать недоеденную колбасу. – А... а этот кинжал не отравлен?

– Откуда же мне знать? Разве что проверить на Саладине, но, боюсь, вы мне никогда этого не простите! Однако, коробочка, пожалуй, ещё интереснее!

С этими словами он не без усилия поднял крышку крохотной шкатулки. Она была на две трети наполнена маленькими зеленоватыми шариками. Луи взял один из них, потёр между пальцев, понюхал, лизнул и что есть силы сплюнул.

– Так и есть!

– Это яд? – в широко раскрытых глазах девушки появился ужас.

– Вообще говоря, почти что яд, – ответил граф шато Крайон. – Правда, от него не умирают. По крайней мере, от небольших его доз. В Антиохии мне даже случилось попробовать это, и я потом долго не мог понять, что творится с моей головой... Говорят, несколько крестоносцев умерли от этого. Арабы и турки зовут его «хашиш». Это – дурман, с помощью которого магометане вызывают у себя адские видения, призывают дьявола и творят заклинания. Но с собой его обычно не возят. Никто, кроме... О, Боже, но откуда же они могли взяться здесь, во Франции?!

– Святая Мария! Вы пугаете меня, рыцарь! Кто «они»?

Луи пожал плечами, как можно аккуратнее закрыл коробку и осторожно убрал её обратно в мешок вместе с кривым кинжалом.

– Мне рассказывал о них мой молочный брат Эдгар. Его прадедом был один знаменитый рыцарь, которому во время первого крестового похода пришлось сражаться с сарацинскими демонами – ассасинами. Их боятся даже магометанские князья и султаны. Это таинственное воинство, обитающее где то в горах, то ли в Аравии, то ли ещё где то. Называют их «хашшишины», по нашему, ассасины, из за того, что они всё время возбуждают себя дурманом, который даёт им отвагу и презрение к смерти. Они считают себя единственными верными слугами пророка Магомета, и всех, кто, по их мнению, плохо ему служит, убивают.