Но это был не он. У человека, что сидел за столом, перед картой, было две здоровых руки. Ладони лежали на поверхности стола, пальцы барабанили. Тук, тук, ту — тук. Тук, тук, ту — тук.
Человек повернулся.
Туснельда попятилась. В высокой фигуре незнакомца было нечто пугающее.
— Прекрасная Туснельда, дочь Сегеста, — сказал человек с серебряным лицом. — Вот мы, наконец, и встретились.
Глава 12. Черный лес
Кора, влажная и хрупкая, крошится под пальцами. Пахнет сыростью и осенним лесом. Опустившийся к земле туман облегает буковые стволы прозрачно — белой, упругой пеленой.
Гем отнимает руку от дерева, смотрит на ладонь. Она испачкана рыжим. Гем вытирает ладонь о безрукавку, оставляя в облезлой шерсти примятый след…
Выпрямляется.
Некоторое время землисто — голубые, тусклые глаза его смотрят неподвижно, не мигая.
Издалека слышен крик совы, охотящейся на мышей. Писк умирающих зверьков пробивает ухо насквозь, словно иглой.
Гем смотрит. Затем делает шаг — мягко, беззвучно. Сапог оставляет вогнутый след, здесь мягкий мох. Долговязый гем может двигаться с такой скоростью, что за ним трудно уследить, но сейчас он все делает нарочито медленно.
Гем слушает.
Взгляд застывший. Из голубовато — серых, водянистых, словно подтаявший снег, глаз сочится холодный, осязаемый ужас.
Гем моргает. Медленно, словно во сне. Веки опускаются. Поднимаются.
Он задирает голову, поворачивается всем телом.
Кажется, он что‑то услышал.
С утра Тиуторигу казалось, что ладони его пахнут гарью и мокрым железом.
Даже от желто — розовой пластиковой руки шел этот запах — прямо от исцарапанной ладони. Тиуториг поднес протез к носу, втянул ноздрями воздух. Отдернулся.
Железо. Гарь.
И гнилая старая кровь.
Он прищурился.
Сквозь деревья виден строй римлян. Много мокрого железа и шерстяных плащей.
Серая змея движется.
Мы не знаем будущего.
Мы живем спиной вперед. Мы видим перед собой только прошлое.
А будущее прыгает нам на спину, точно злобная облезлая обезьяна.
Кривые желтые клыки. Они вот — вот вопьются нам в загривок…
Ааа!
Я поправляю складки тоги на левом плече. Плотная белая ткань шуршит под пальцами.
Зал Курии в этот час пуст. На скамьях лежат атласные подушки — для упитанных задов сенаторов. Иногда для тощих — чтобы не оставляли царапины на камне. Из светового колодца в потолке падает неяркий свет. Если солнца сегодня толком не будет или заседание затянется допоздна, рабы принесут факелы.
Рабы уже принесли факелы.
Красноватые отсветы. Копоть горящей смолы оседает на стенах. Пламя шипит и потрескивает.
Что я здесь делаю? Один, без друзей и врагов?
И так ли мне нужны друзья и враги?
— Легат! Легат!
Я открываю глаза. Проклятье, задремал на ходу.
— Смотрите!
Поднимаю голову.
Среди деревьев мелькают темные фигурки.
— Варвары! Гемы!
— Вперед! Проучите их, парни.
С короткой заминкой вперед выносится отряд всадников. Они больше не привязаны к пешим, их больше не заставляют ждать…
Копыта бьют. Удар. Удар. Удар.
Летят комья грязи. Выдранные подковами клочья травы и дерна. Эквиты врываются в вересковые поля, проносятся, оставляя черный след…
Вот они уже у леса.
Короткая яростная схватка. Блеск железа. Крики и вопли.
Гемы, не выдержав натиска, исчезают в чаще. Всадники возвращаются — довольные и разгоряченные стычкой.
— Проще простого, — говорит декурион. |