– Вас тревожит возможность его появления?

– Она меня не тревожит. Его появление будет попросту означать, что наша операция провалена. И никакими силами не сможет быть доведена до конца.

– Кто этот человек?

– Этого я вам не скажу.

– Как он сможет узнать о нашей операции?

– Он узнает.

– С какой стати ему в нее вмешиваться?

– А вот на это я попытаюсь ответить, – проговорил Профессор. – Тем более что эту тему я все равно хотел затронуть в разговоре с вами. Вы очень быстро и эффективно действовали в обстановке форс‑мажора, которая сложилась в интересующем нас городе. Ваша разработка обнаруживает у вас остроту и современность оперативного мышления. Это, кстати, и побудило меня настаивать на привлечении вас к операции в качестве ведущей фигуры. Руководство согласилось.

– С неохотой? – поинтересовался Егоров. Профессор словно бы выпростал голову из плеч и посмотрел на него грозным взглядом проснувшегося грифа.

– Нет, – сказал он. – Нет. И знаете почему? Плевать им на то, кто будет руководить операцией. Им важно только одно: чтобы дело было сделано. Ваш успех откроет перед вами блестящую карьеру. Но есть одно «но». Сейчас это может показаться вам незначительным, только позже, возможно, вы поймете, что я был прав. Отдаете ли вы себе отчет в том, что разработанная вами операция от начала до конца не просто аморальна, а преступна по всем законам – и людским, и божьим?

Такого поворота в разговоре Егоров не ожидал.

– Не спешите, подумайте, – предложил Профессор. – Можете закурить. Я люблю, когда при мне курят.

Егоров жадно затянулся «Мальборо» и проговорил:

– Она была аморальна с самого начала.

– Согласен. Но к ее началу ни вы, ни я отношения не имели. Ее начинали другие люди. Я спрашиваю о сегодняшнем дне. Только вы не мне отвечайте, а себе.

– Да, понимаю, – подумав, кивнул Егоров. – Но я, в сущности, выполняю приказ. Я никого не вынуждал принять мой план. Теперь он стал директивой.

– Без «но». Сейчас – без «но», – перебил его Профессор. – Понимаете – вот что важно. В силу служебного положения и своего понимания долга перед Россией мы вынуждены делать вещи, с которыми не может мириться наша совесть. Но забывать о том, что нам приходится делать именно такие вещи, мы не должны. Это единственное, что может спасти наши души. Все это вам может показаться странным, но нравственность даже в таком, урезанном, положении дает человеку силы, о которых он порой не подозревает. Это, кстати, как ни странно, относится и к продвижению по службе. Если у вас ничего нет за душой, кроме желания ухватить очередную звезду на погоны, вы никогда не продвинетесь дальше полковника или в лучшем случае генерал‑майора. Для человека, о котором мы говорим, Аарона Блюмберга, понятие нравственности абсолютно, бесспорно и неделимо. Поэтому для него не существует препятствий. И Боже вас сохрани оказаться на его пути.

– А вас? – спросил подполковник Егоров.

Профессор вздохнул, снова усунулся в плечи и ответил:

– Да, и меня. Я бы этого не хотел. Я не хотел бы этого больше всего на свете.

Вызывайте оператора.

Подполковник Егоров бросил в микрофон селектора: «Зайдите, доктор!»

Появился оператор в белом докторском халате и в белой шапочке, положил на стол листы компьютерной распечатки. В ответ на обращенные к нему взгляды неопределенно пожал плечами:

– Слишком мало данных.