– Он не докладывал, – отмахнулся Сивцов и побежал по своим делам дальше, а горестно вздохнувший Алексей двинулся по коридору в направлении начальственного кабинета. Там действительно шло какое-то совещание, но сидевший в приемной солдатик не выскочил навстречу, преграждая путь не вовремя явившемуся старлею, а лишь зыркнул в его сторону, угадывая, кто это, и, угадав, опять уткнулся носом в светло-коричневую столешницу стоявшего в приемной стола. И Алексей, мысленно решив, что «чему быть – того не миновать», взялся за дверную ручку и без стука открыл дверь. А зачем стучать, если его ждут?

– Товарищ полковник, старший лейтенант Юдин по вашему приказанию прибыл! – В кабинет старлей вошел бодро, вскинул руку к голове, четко отрапортовал. Разве что каблуками не щелкнул.

– Садись! – указывая на пустовавший стул, полковник Шогинов улыбался.

Алексей слегка встревожился – улыбка комбрига могла означать все, что угодно, а он не был уверен, что его бодрое появление смогло обмануть острый глаз командира. Меж тем Шогинов продолжил прерванное появлением старлея повествование.

– Итак, я вчера был на военном совете, – брови комбрига насупились, – вы думаете, там со мной советовались? Меня любили, суровой мужской любовью. И виной вы, господа командиры!

– Товарищ полковник, может, не стоит… – Начальник штаба бригады кивнул в сторону Юдина, намекая на нежелательность его присутствия. Все же, как-никак, командир собирался прорабатывать старших офицеров.

– Пусть сидит, – отмахнулся комбриг, – а то, поди, думает: дорастет до полковника – и все, лафа на триста шестьдесят градусов.

Что командир подразумевает под тремястами шестьюдесятью градусами, Юдин не понял. Шогинов вообще был любителем парадоксальных умопостроений, порой понятных ему одному и никому больше. А полковник продолжал радовать своими высказываниями:

– Вы знаете разницу между мной и волшебником Изумрудного города? Ни хрена вы не знаете! Волшебник Изумрудного города на всех приезжающих мог надеть зеленые очки, а я – нет.

Тут он выдал такую пространную, филигранно построенную матерную фразу, что сидящие с трудом подавили напрашивающиеся на лица улыбки, на мгновение показалось, что суровой мужской любви сегодня не будет. Но рано радовались. Комбриг насупился.

– А вы, товарищи командиры, сами себе нацепили розовые и ни хрена не хотите видеть. Комбат-два!

– Я, товарищ полковник! – нарочито бодро вскочил со своего места высокий худощавый подполковник.

– Я приезжаю, и что мне докладывают… – Пауза, подающая ложную надежду виновному на возможность оправдаться за совершенные ошибки и злодеяния.

– Что, товарищ полковник? – Комбат-два сделал невинное лицо, желая узнать о своей провинности.

– Викулов! – взревел комбриг. – Ты чего дурачка из себя строишь? Бойца чуть не угробил, а выеживаешься!

– Какого бойца? – совершенно искренне удивился Викулов.

– Такого, – видя, что из него уж точно делают дурака, Шогинов начал выходить из себя по-настоящему. – Тебе напомнить? – Комбат-два кивнул. – А того бойца, что ИМом сотым себя чуть на воздух не поднял.

– А, этого, – Викулов развел руками, – я-то думал, что еще. А этот… ничего, собственно, серьезного и не было, пару часов в кровати повалялся – и опять в строй.

– В строй, говоришь? Ну-ну, смотри у меня, если хоть одна собака… – Комбриг махнул рукой. – Садись.

– Есть!

– Теперь ты.