Мужчина ушел.

– Ты говоришь это так легко, лекарь, – раздался голос сзади.

Лирин развернулся и тут же почтительно поклонился. Абиаджан, новая градоначальница, была паршуньей с совершенно белой кожей и изысканными мраморными разводами на щеках.

– Светлость, – сказал Лирин. – О чем вы?

– Ты сказал этому человеку, что сожалеешь о его потере. Ты так охотно говоришь это каждому из них, но, кажется, сострадания в тебе не больше, чем в камне. Неужели ты ничего не чувствуешь к этим людям?

– Я чувствую, светлость, но приходится соблюдать осторожность, чтобы их боль не раздавила меня. Это одно из первых правил лекарского ремесла.

– Любопытно. – Паршунья подняла защищенную руку, завернутую в рукав хавы. – Помнишь, как в детстве вправлял мне вывих?

Абиаджан вернулась – с новым именем и новым поручением от Сплавленных, – после того как бежала вместе с остальными после Бури бурь. Она привела с собой много паршунов, все из этих краев, но из тех, что раньше жили в Поде, вернулась только Абиаджан. Она молчала о том, что пережила за прошедшие месяцы.

– Какое любопытное воспоминание. Теперь та жизнь кажется сном. Я помню боль. Смятение. Суровую фигуру, которая принесла мне еще больше боли, – хотя теперь я понимаю, что ты стремился исцелить меня. Столько забот из-за маленькой рабыни.

– Меня никогда не волновало, кого я исцеляю, светлость. Раба или короля.

– Уверена, тот факт, что Уистиоу заплатил за меня хорошие деньги, не имеет к этому никакого отношения. – Она прищурилась, глядя на Лирин, а потом снова заговорила, как будто произнося слова из песни: – Ты сочувствовал мне, бедной растерянной рабыне, у которой украли разум? Ты оплакивал нас, лекарь, и ту жизнь, которую мы вели?

– Лекарь не должен плакать, – тихо сказал Лирин. – Лекарь не может позволить себе плакать.

– Как камень, – повторила она и покачала головой. – Ты не видел спренов чумы у этих беженцев? Если эти спрены проникнут в город, они могут убить всех.

– Не спрены – причина болезни. Зараза распространяется через воду, грязь, а иногда через дыхание тех, кто ее переносит.

– Суеверие, – отрезала она.

– Мудрость Вестников, – не сдался Лирин. – Нам следует соблюдать осторожность.

Фрагменты старых рукописей, многократно переведенные с одного языка на другой, упоминали о быстро распространяющихся болезнях, унесших десятки тысяч жизней. О подобных вещах молчали современные тексты, которые читали Лирину, но до него доходили слухи о чем-то странном на Западе – о новой чуме, как это называли. Подробностей было мало.

Без дальнейших комментариев Абиаджан двинулась дальше. За ней последовали ее сопровождающие – группа возвысившихся паршунов и паршуний. Хотя их одежда была алетийского фасона, цвета были более светлыми, более приглушенными. Сплавленные объяснили, что певцы в прошлом избегали ярких цветов, чтобы одежда не отвлекала внимание от узоров на их коже.

Лирин чувствовал, что Абиаджан и другие паршуны находятся в поисках себя. Их акцент, их одежда, их манеры – все они были отчетливо алетийскими. Но они замирали всякий раз, когда Сплавленные говорили о предках, и искали способы подражать этим давно умершим паршунам.

Лирин повернулся к следующей группе беженцев – на этот раз целой семье. Ему стоило бы радоваться, но он все равно не мог не думать о том, как трудно будет прокормиться родителям с пятью детьми, когда все ослабели от голода.

Когда он отправил их дальше, вдоль очереди к нему двинулась знакомая фигура, прогоняя спренов голода.