Сплавленная что-то коротко пропела и… поклонилась Навани. Не говоря больше ни слова, она махнула певицам, чтобы они забирали свое оборудование и уходили. Рабониэль отступила вместе с ними.

Чувствуя себя подавленной, Навани подошла к раскрытому блокноту на столе. Рабониэль делала записи об их экспериментах женским алфавитом – и ее почерк становился все более плавным.

Навани понимала, какую честь ей только что оказали. В то же время было трудно гордиться собой. Что толку от титула или уважения Сплавленной, если башня продолжала меняться, а люди оставались под властью чужаков?

«Вот почему я так много работала в последние дни, – призналась себе Навани, сидя за столом. – Чтобы доказать ей свою правоту».

Но… что в этом хорошего, если это не приведет к миру?

Ритм войны вибрировал в ней, доказывая, что гармония возможна. В то же время почти сражающиеся тоны рассказывали другую историю. Гармонии можно достичь, но это чрезвычайно трудно.

Какой эмульгатор можно использовать с людьми, чтобы заставить их смешиваться? Она закрыла блокнот, прошла в дальний конец комнаты и положила руку на хрустальную жилу Сородича.

– Я пыталась найти способ объединить спренов, которые были разделены при создании фабриалей, – прошептала она. – Я подумала, что тебе это может понравиться.

Ответа не последовало.

– Пожалуйста, – сказала Навани, закрыв глаза и прислонившись лбом к стене. – Пожалуйста, прости меня. Ты нам нужно.

«Мне…» – раздался голос в ее голове, заставив Навани поднять глаза. Однако она не увидела искру Сородича в жиле. Или ее там не было, или… или она стала слишком тусклой и незаметной при комнатном освещении.

– Сородич?

«Мне холодно… – прозвучало чуть слышно. – Они убивают… убивают меня».

– Рабониэль сказала, что она… превращает тебя в Несотворенного.

«Если так, то я… я… умру».

– Спрен не может умереть.

«Боги могут умереть… Сплавленные могут умереть… Спрены могут… могут умереть. Если я превращаюсь в кого-то другого, это смерть. Темно. Певец, которого ты мне обещала… Иногда я его вижу. Мне нравится наблюдать за ним. Он с Сияющими. С ним получились бы… хорошие… хорошие узы».

– Так свяжись! – взмолилась Навани.

«Не могу. Не вижу. Не могу действовать через барьер».

– А если я дам тебе буресвет? Волью его, как они влили пустосвет? Это замедлит процесс?

«Холодно. Они слушают. Навани, мне страшно».

– Сородич?

«Я… не хочу… умирать…»

А потом наступила тишина. Навани осталась с этим навязчивым словом «умирать», оно металось в голове, как заплутавшее эхо. В этот момент страх Сородича оказался гораздо сильнее ритма войны.

Навани должна была что-то предпринять. Что-то большее, чем просто сидеть и мечтать. Она вернулась к своему столу, чтобы записать идеи – любые идеи, какими бы глупыми они ни были, – о том, как можно помочь. Но когда она села, то кое-что заметила. Итог предыдущего эксперимента остался там, почти забытый. Самосвет среди песка. Когда певицы прикрепляли пластины, они ничего на столе не трогали.

Музыка пластин заставила вибрировать всю рабочую поверхность. И песок тоже – отчего он перераспределился, образуя узоры. Один справа, другой слева, и третий – в том месте, где они смешались.

Буресвет и пустосвет были не просто видами света. И не странными жидкостями. Они были звуками. Вибрациями.

Вот где надо искать их противоположности.