Буресвет хлынул прочь из ее тела. Бесформенная недолго помолчала, потом оглянулась.
У нее за спиной стояла Вуаль.
– Я знаю, почему ты это делаешь, Шаллан, – сказала Вуаль. – Нет никакой четвертой личности. Пока что нет. Ты взяла себе другое имя, чтобы избавиться от боли. Но если ты сделаешь этот шаг, все станет реальным.
– Я хочу быть такой, – сказала Бесформенная. – Отпусти меня.
– Опять бежишь, – упрекнула Вуаль. – Ты думаешь, что не заслуживаешь ни Адолина, ни места среди Сияющих. Ты боишься – а вдруг твои друзья узнают, кто ты на самом деле. Они отвернутся от тебя. Бросят. Так что ты решила бросить их первой. Вот почему ты продолжала проводить время с Духокровниками. Вот почему ты здесь. Тебе кажется, что это способ покончить с привычной жизнью. Ты считаешь, что если станешь тем презренным человеком, о котором шепчет тьма, то все будет решено. Мосты сожжены. Решение принято.
Бесформенная… Бесформенная…
Была просто Шаллан.
И Шаллан хотела ею стать. Она хотела показать им, кто она на самом деле. Чтобы покончить со всем.
– Я не могу быть Шаллан, – прошептала она. – Шаллан слаба.
Шаллан поднесла руки к глазам и задрожала. Вуаль ощутила ее эмоции – внезапную волну боли, разочарования, стыда и замешательства. Ее тоже трясло.
– Кто лучший пловец? – прошептала Вуаль. – Это моряк, который плавал всю свою жизнь, даже если сталкивался с бурными морями, испытывающими его на прочность. Кто сильнее? Это и впрямь тот, кому приходится всюду передвигаться с помощью рук. А мечник с одной рукой… Он, вероятно, изучил мастерство как никто другой. Он не мог победить из-за своих недостатков – но он не был слабее других.
Шаллан замерла.
– Адолин прав, – продолжила Вуаль. – Он всегда был прав насчет тебя. Скажи мне, чей разум сильнее? Женщины, чьи эмоции всегда на ее стороне? Или женщины, чьи мысли предают ее? Ты сражалась в этой битве каждый день своей жизни, Шаллан. Ты не слабая.
– Разве нет? – спросила Шаллан, отворачиваясь. – Я убила собственного отца! Я задушила его своими руками!
Слова ранили глубоко, будто клинок в сердце. Вуаль поморщилась.
Но от этой раны каким-то образом по телу заструилось тепло.
– Ты несла эту истину полтора года, Шаллан, – Вуаль сделала шаг вперед. – Ты не сдалась. Ты была достаточно сильна. Ты дала клятву.
– А мама? – рявкнула Шаллан. – Ты помнишь, как впервые в наших руках появился клинок, Вуаль? Я помню. Помнишь ужас, который я испытала при ударе, который не собиралась наносить?
Ее мать – ярко-рыжие волосы, полоса металла в груди, прекрасные зеленые глаза обратились в уголь. Выгоревшие пятна на лице. Шаллан кричит в ужасе от того, что натворила. Умоляет все вернуть. Хочет умереть. Хочет… хочет…
Еще один удар в сердце. Еще больше тепла потекло наружу, всплесками крови при каждом гулком ударе в груди. Вуаль всегда была такой холодной, но сегодня ей было тепло. Тепло от боли. Тепло от жизни.
– Ты сможешь это вынести, – прошептала Вуаль. Она шагнула вперед, глядя Шаллан в глаза. – Ты сможешь это запомнить. Наша слабость не делает нас слабыми. Наша слабость делает нас сильными. Ведь мы вынуждены нести свое бремя годами.
– Нет, – сказала Шаллан, понизив голос. – Нет. Я не могу…
– Можешь, – прошептала Вуаль. – Я защищала тебя, но пора уходить. Мое время истекло.
– Я не могу, – взмолилась Шаллан. – Я слишком слаба!
– Я так не думаю. |