Может, это и незначительная деталь, но Машу хотелось бы знать, поскольку информация способна была повлиять на его отношение к игре — а значит, и на саму игру. Он не желал спрашивать в открытую, что, осознал юноша, было глупо; он быстро адаптировался к поведению живых людей, проводя всё больше времени в теле одного из них. Живые испытывали боль — не только физическую, но и душевную, и относились гораздо осторожней к вещам, о которых мало знали, нежели машины. Теперь Маш был куда более чувствительным, чем когда-либо на Протоне, и ему нравилось верить, что это преимущество. Поэтому он предпочитал понять, обитаемо ли осиное гнездо, не влезая туда рукой, и проникнуть в замыслы оппонента без того, чтобы выставить себя идиотом. Таким образом он оттачивал новую грань своей личности, более присущую живым существам, чем роботам: хитрость.

Он подошёл к Флете, чтобы обнять её ещё раз.

— Это голем? — прошептал он девушке на ухо.

Её ухо дёрнулось. Она сохраняла некоторые лошадиные привычки, даже становясь человеком!

— Нет, у него нет запаха, — отозвалась она. — Сие — призрак.

— Спасибо. — Значит, всё это, и мяч, и другой игрок, были просто голограммами, выстроенными на основе проходящей через него же информации. Взятые из Книги Магии чары Труля вполне были на это способны; в действительности Маш при необходимости и сам сумел бы сотворить нечто подобное.

— Больше тебе от меня ничего не нужно? — подняла бровь Флета.

Ой.

— Остального на глазах у других не попросишь, — ответил он, незаметно ущипнув её за ягодицу.

Флета фыркнула, но выглядела удовлетворённой.

Маш вернулся к столу и взял ракетку — ту самую, с которой начинал играть ещё месяц назад. В первом сете ракетки должны были соответствовать указанным правилами стандартам, то есть — никаких различий. Идея первой игры заключалась в том, чтобы увидеть способности игроков.

— Давай сначала поупражняемся, — предложил он.

— Верно, — не стал возражать Бэйн. — Странная обстановка.

Внезапно Маш ощутил острый приступ сожаления. Жаль, что они не могут просто быть друзьями, а вместо этого вынуждены сражаться. Общаться они могли и без иллюзий, которых сейчас не избежать. Возможно, после окончания турнира, всё изменится к лучшему.

Он поднял шарик и послал его за сетку, специально держа ракетку в левой руке, чтобы не придавать ему вращения. Тот стукнулся о его половину стола и перескочил через сетку. Маш знал, что именно в этой точке мяч и стал иллюзорным, с помощью магии превращённым в видение, в то время как на Протоне Игровой Компьютер сам отправил шарик с той же скоростью и под тем же углом, что он летел на Фазе. На Протоне голограммой был Маш, казавшийся, несмотря на это, таким же реальным, как и Бэйн — здесь. Сколько сложностей для имитации обычной игры.

Бэйн вернул шарик с показной лёгкостью. Тот снова миновал сеть. Мерцал ли он в точке перемены? Уверенности в этом Маш не испытывал. В любом случае, он не должен отвлекаться на работу системы; сегодня он обязан выложиться на полную. Если задаваться посторонними вопросами наподобие, как юноша вообще мог свободно двигаться, не утрачивая контакта со своим двойником, он начнёт сбиваться! Сколько из его собственных движений тоже были частью иллюзии?

Они отбивали шарик уже несколько минут, понемногу начиная привыкать к этому нехитрому занятию. Всё действовало, как положено.

— А теперь всерьёз, — кивнул Маш, одновременно с сожалением и азартом.

— Верно. — Бэйн поймал мячик рукой, завёл обе ладони за голову, потом вытянул вперёд — сомкнутыми, и спрятал под столом. Маш указал ракеткой на его правую руку.