Бейли задумался, как чувствовала бы себя Джесси, если бы слышала этот разговор. Он прекрасно сознавал, что его голова должна быть занята предстоящей конференцией с Председателем, а не личными супружескими делами, но на самом-то деле думал о Джесси.

— Наверное, буду смущен, но все равно, объясни.

Она подвинула свой стул вплотную к стулу Бейли, даже не позвав для этого робота, и положила свою маленькую ручку на его руки. Он сжал ее.

— Вот видишь, я больше не боюсь контакта. Теперь я могу не только коснуться твоей щеки, как тогда.

— Возможно, но это и не действует на тебя, как тогда.

Она кивнула.

— Нет, так не действует, но все равно, мне приятно. Я думаю, то было началом. Надо было так уйти в себя, чтобы одно прикосновение показало, как ненормально я жила, и так долго. Теперь все гораздо лучше. Могу я сказать теперь? Все, что я только что говорила — всего лишь пролог.

— Говори.

— Я хотела бы, чтобы мы были в постели, и чтобы была темнота. Я могла бы говорить тогда более свободно.

— А сейчас мы сидим здесь, и при свете, Глэдия, но я все равно слушаю.

— Ладно. На Солярии о сексе не говорят, ты знаешь.

— Знаю.

— Я была неопытна в этом смысле. Несколько раз — всего несколько — мой муж приходил ко мне по обязанности. Я не хочу даже описывать, как это было, но уж поверь мне, это было хуже, чем ничего.

— Я верю.

— Но я знала о сексе. Я читала о нем. Иногда я обсуждала это с другими женщинами, но все они уверяли, что это отвратительная обязанность, которой солярианки должны подвергаться. А если у них был ребенок, что ограничивало их участие в сексе, они говорили, что счастливы никогда больше не иметь с ним дела.

— Ты верила им?

— Конечно. Я никогда не слышала ничего другого, а те немногие несолярианские сведения, которые я получала из книг, считались фальшивыми извращениями. Я и этому верила. Мой муж как-то нашел у меня книги, назвал их порнографией и уничтожил. Ты знаешь, люди могут поверить во что угодно. Я думаю, солярианские женщины верили в то, что говорили, и на самом деле презирали секс. Они говорили так искренне, и я чувствовала, что у меня возникает какое-то чудовищно-неправильное представление, т. к. я испытывала к сексу какое-то любопытство и бывали странные ощущения, которых я не понимала.

— Ты в то время не пользовалась роботами для некоторого облегчения?

— Нет, мне это не приходило в голову. Иной раз шепотом говорилось о таких вещах — всегда с ужасом, может, с притворным, так что я никогда не думала делать что-то подобное с любым неодушевленным предметом. Конечно, я иногда видела сны, и что-то такое, вроде начала оргазма бывало, и я просыпалась. Я не понимала, что это, и не решалась говорить об этом. Я очень стыдилась таких снов, хуже того, я их боялась. И вот я приехала на Аврору.

— Ты говорила мне, что секс с аврорцами тебе ничего не дал.

— Да. Я даже стала думать, что солярианцы правы. Секс вовсе не походил на мои сны. Только с Джандером я поняла: на Авроре не секс, а ритуал. Каждый шаг продиктован обычаем, от прихода в дом до ухода. Ничего неожиданного, ничего стихийного. На Солярии секса так мало, что никто никому ничего не дает и не получает, а на Авроре секс так стилизован, что тоже ничего не дают и не получают. Ты понимаешь?

— Не уверен. Я не занимался сексом с аврорскими женщинами и никогда не был аврорским мужчиной. Но объяснять не обязательно. Я примерно понимаю, что это означает.

— Ты очень смущен?

— Не настолько, чтобы не слушать.

— Тогда я встретила Джандера и научилась им пользоваться.