– Его в морг через пять минут, да и где я вам реанимацию возьму! Сами знаете, что не поможет ему реанимация, да и реанимировать нечем! А у него внутричерепная травма, – распалялся хирург, – и все органы внутренние разворочены!

Никифор Боткин расстроился. Нося фамилию великого врача, в молодости нагло врал, что правнук. Распределенный в Бологое, сначала переживал, что больные мрут от недостатка больничных мощностей, потом привык настолько, что считал себя бетонной стенкой непрошибаемой! А здесь вот сам своему волнению подивился. Значит, не все еще закостенело.

Впрочем, осознание в себе пусть даже и небольшой чувствительности никак не меняло отношения к происходящему.

– В морг, девочки! – и развел руками. – А я не Бог! Не Бог!!! И нейрохирурга у нас нет! Нет у нас нейрохирурга и томографа нет! Ничего нет!!!

С этими словами однофамилец гения покинул смотровую, а медсестры все смотрели на альбиноса, дивясь на увядающую красоту, а потом застали картину смерти.

Молодой человек выгнулся коромыслом, открыл глаза, выплеснул из них небо и, протяжно выдохнув, умер.

Девицы медички в этом случае определились как особы чувствительные и все вместе, капая на линолеумный пол слезами, повезли каталку к лифту. Отдавая мертвеца патологоанатому, одна даже перекрестилась, погладила белую прядь волос, торчавшую из под простыни, другая же подумала о несомненной профессиональности Никифора Никифоровича: пострадавший скончался после его ухода на шестой минуте. Медсестра была горда, так как изредка делила с хирургом Боткиным диван в ординаторской. Тут ассоциации привели ее к воспоминанию о наброшенном полотенце, и девушка решила про себя, что в Боткине более ценит профессионала, а потом уже человека…

Так уж повелось в народе, что патологоанатомов принято считать алкоголиками и вместе с тем людьми с нервами веревками – кто ж другой на такой работе потянет!

Патологоанатом Центральной больницы города Бологое Ахметзянов мог выпить литр без особого ущерба для мировосприятия, а потому пил крайне редко.

– Зачем, – вопрошал он, – зачем, если реальность после водки столь же непривлекательна! Пить хорошо, когда настроение поднимается или алкоголь дает на время забыть о серости бытия, а так выходит перевод продукта! Недешевого, – подмечал…

Принимая очередную жертву катастрофы, специалист по мертвой плоти хотел было поострить с медсестрами, но, видя их дождливое настроение, отказался от вступления в диалог, подписал бумажку и запер дверь, оставшись с мертвецом.

– Двенадцатый сегодня, – подсчитал Ахметзянов. – А до вечера не близко!

Набрав дюжину покойников, патологоанатом и не думал начинать работу. Успеется, решил, почитывая журнал «Российский балет», разглядывая на фотографиях молоденьких балерин, имея свое мнение о реконструкции Большого.

Мать Ахметзянова, в бытность солистка Казанского театра оперы и балета, привила сыну трепетность по отношению к своему искусству, даже хотела отдать его в семилетнем возрасте в Вагановское училище, но дед – татарин с кривыми ногами, привыкшими обнимать лошадиные бока, – увесисто заявил: «Нам в семье только педераста не хватало!»

Благодаря деду мальчик получил возможность провести «босоногое детство», практически жил на улице в компании себе подобных. Снимал с пьяных часы, оправдываясь тем, что мусульманам Коран запрещает пить, а потому руками Ахметзянова Аллах карает грешных…

Но вместе с кражами и драками юный Ахметзянов регулярно посещал материнские спектакли и потрясался, какие фантастические па выделывают эти худые жилистые ноги! Как будто в них, под кожей, не мускулы, а чудесные механизмы! А как гнется спина!.. Он единожды попробовал вот так откинуться назад и слег на месяц в больницу, где его разместили на вытяжке и приходилось мочиться в утку… Подросток в самом деле обожал балет, а если быть точнее, боготворил участников сего действия.