Дело было не в том, что он так непосредственно радовался прилету почетных гостей, хотя и не самого Чурила, но его сына, — а в том, что этого старателя, насчет которого со вчерашнего дня всех поставили на уши, удалось все-таки достать живым.

Потому что звонят вчера и говорят: выделить ему отдельное помещение, переодеть в то, в чем сами ходите, покормить… Через час звонят: поселить с собой, девок ему, водки, — все, что захочет. И извиняться, — пока не простит… Забыли только приказать с иглы снять.

Еще через час звонят: если с него хоть пушинка упадет, то у вас там у всех головы поотлетают. Прямо принц какой-то попался, а не начинающий наркоман. Сами напортачат там при отборе, а ему, Коляну, отдуваться.

И чуть было не залетел. Потому что старатель этот, слава богу, в прах не рассыпался, прошел, — но и назад не вернулся.

Такого еще у них не наблюдалось, чтобы тот, кто прошел, — не возвращался назад.

Сначала, пока звонков насчет него не было, про него и не вспоминали. Не вернулся, что ж тут поделать, — такова, значит, его старательская доля… Но когда стали трезвонить, работала третья смена, там вообще получился один брак, все были новички, и все отошли в мир иной. Никого не осталось.

Колян приехал лично, чтобы все проверить самому, что этого Гордеева больше не существует, посмотрел пленку, как он уходил, — уходил нормально, спокойно, шел, как по грибы, ничего его по темечку не ударило.

Значит, нужно было искать. У них был для таких случаев робот-подборщик, умел собирать прах усопших в свой ящик, но кроме праха ничего больше полезного не находил.

Пустили робота, тот катался целый час, катался, — пусто.

Уже хотели в Москву звонить: так, мол, и так, — сами вы там лажанулись, раньше нужно было предупреждать, — как ребята смотрят, идет. Чуть ли не в обнимку с роботом. А у оператора на мониторе ничего, пустое место. Но бывает, там всякое бывает, — так что никто не удивился. Но Колян обрадовался, — такая головная боль мимо прошла.

Подошел к принцу, обнял его, пылинки с него смахнул, троекратно расцеловал. Здравствуй, дорогой друг! Не хочешь ли виски с содовой?

Парень оказался ничего, крепкий, — посмотрел, словно рублем подарил… Или отнял рубль, — не понятно… Но какое-то движение в душе у Коляна произошло.

Ни обиды в том за плохое обращение, ни наркоты в глазах, ни благодарности за пышную встречу, ни удивления особенного по всем этим поводам… С такими хорошо ходить на дело.

И с такими плохо враждовать. Себе, может получиться, дороже.

Оркестр грянул «туш», почетный караул ударил коваными сапогами по бетонке, вздымая с нее снежную пыль, трап, привезенный из Москвы, прилип к дверям «Боинга», те распахнулись, группа встречающих выдвинулась вперед, и в небо взлетел торжественный фейерверк, озарив пространство голубыми, белыми и розовыми шарами.

В дверном проеме самолета показалась долговязая фигура и сверкнула, в неверном свете потешных разрывов, стеклами очков.

Алая ковровая дорожка показывала ему путь. Встречающие, в соответствии с протоколом, выстроенные по рангу, подобрались. И, должно быть, восторг наполнил их сердца.

На крыше здания руководителя полетов, по периметру взлетно-посадочной полосы, на стыках рулежки, у обоих «Русланов», и у трапа виднелись незаметные ребята, облаченные во все черное, с диковинными автоматами в руках, — личная гвардия Чурила, в данный момент охраняющая от неожиданностей его единственного сына.

Длинный человек в очках взмахнул в приветствии рукой, по рядам почетного караула, оркестра, который в этот момент даже сфальшивил, по плотно сбитой группе доверенного начальства — пронеслось троекратное «ура!»… «Ура!.