Матвей Иванович смотрел на Гвидонова с неким смущением. Как школьник, неудачно переделавший в дневнике двойку на четверку.

— Видите ли, — нерешительно сказал он.

— Я считаю, — продолжал напирать Гвидонов, — мы в двух шагах от успеха. В одном шаге… Возможно, уже сегодня вы сможете получить обратно свою племянницу… Обнять ее… Остался последний решительный натиск… Штурм.

Ответом ему было виноватое молчание.

— Что-нибудь случилось? — непонимающе вопросил Гвидонов. — Что-нибудь не так?

— Дело в том, — робко подал голос из-за спины хозяина его начальник охраны, — дело в том, что Николая Федоровича больше нет с нами…

— Даже так… — обреченно прошептал Гвидонов чуть изменившимся голосом.

— Так получилось… — развел руками начальник охраны.

— И что мне теперь прикажете делать? — спросил тихо, ошарашенный неожиданностью, Гвидонов.

Какие-то актерские задатки в нем были. И главное, они проявлялись всегда в нужный момент, — как в этот. Должно быть, его мимика правильно переходила из уверенного оптимизма, в озадаченность. Из озадаченности — в недоумение. Из недоумения — в трагическое состояние, от испорченной напрочь ситуации, — которая вот-вот должна была разрешиться счастливым концом.

— Мы понимаем… — промямлил Матвей Иванович.

— Извините, — тихо и обреченно сказал Гвидонов, — я больше не могу быть вам полезен. Пропало главное связующее звено, между нами и заказчиками преступления. Хочу напомнить, убирать исполнителей, обычно прерогатива преступников. Которые таким образом заметают следы. Вы совершили ошибку. Считаю, — это фатальная ошибка… Я больше ничего не смогу сделать для вас.

— Мы понимаем… — мертвым голосом, повторил Матвей Иванович.

— Я бы хотел получить компенсацию за свой труд. И попрощаться…

На такой возвышенной ноте закончился спектакль.

Как и должен был закончиться, по всем законам жанра.

Апофеозом.

Но «хвост»…

Гвидонов нагнулся к железному ящику, который был намертво приделан к дну бельевого шкафа, и на котором лежали ботинки и старые тапочки.

Ящик был с двумя амбарными замками, — так, видимостью закрытости.

Отомкнул оба и поднял крышку… Его арсенал.

Карабин «СКС». Обыкновенный армейский карабин, но только без штыка. Штык лежал рядом… Лет восемь назад в Управлении их продали сотрудникам, как охотничьи ружья, поскольку без штыков. А штыки — отдельно, как охотничьи ножи. Таким ножом и хлеба не разрежешь, только кого проткнуть… Бегущего в атаку на тебя зайца.

Выдали под это дело премию, как раз на карабин и штык к нему. Чтобы народ из Управления мог дома чувствовать себя поспокойнее. В наши неспокойные времена.

Штук пять обойм к карабину, — с тусклыми головками пуль.

Револьвер, «Вальтер», «ТТ».

Пали, — не хочу…

Карабин, конечно, хорош, — но в городе с ним особенно не разбежишься. «Вальтер»…

Позвонил он с сотового, от греха.

— Добрый день, — сказал Гвидонов. — С Павлом Фроловым я не смогу поговорить?.