И — все двери открыты. Рок — в фаворе. На экранах — «Асса». А я — выдохся. Я слишком привык быть в андеграунде. Вот тогда-то я и нашел тебя и притащил в команду. И наблюдал, как без меня вы сразу поперли вверх, словно балласт сбросили. А меня всего ломало: я хотел быть с вами, я хотел играть. Как мне было больно… Но «эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки…» Я и был — та севшая батарейка.
Ром глядел на меня, не скрывая удивления:
— А ты не врешь?
— Зачем я тебе буду врать?
— А на вид-то ты всегда был — законченный мажор.
— А что мне оставалось делать: не можешь летать, умей хоть ползать. Чем я с успехом и занимаюсь.
— Но ведь у тебя в газете мазь круто пошла…
— Ты просто не в курсе. Я целый год маялся по редакциям. Ты понимаешь, мы ведь жили в своем замкнутом мирке. Что я знал? Немного — общагу, немного — казарму, а, в основном-то, — флэты, тусовки… Кому это все надо? И везде мне давали «от ворот поворот». Да и самого меня, кроме музыки, не интересовало ничего. Но я не ныл, как ты, я искал выход. И я нашел его. Я — с вами, я вновь нужен вам. Меня читают. Я не сдаюсь. Кроме того, у меня есть Ленка; она не бросила меня в самые трудные времена. А сейчас у меня есть еще дочь…
Ром уставился на меня:
— Елки! Что же ты молчал?!
— А зачем, по-твоему я уезжал? Она очень плохо переносила последний месяц. Вот я и увез ее к матери. Потом — роды. Потом — надо было хоть немного помочь…
— Как назвал?
— Ленка назвала Настасьей.
— «Ленка назвала», — передразнил он. — Ладно уж, не темни, я прекрасно знаю, что у вас с Настей было до твоей женитьбы. Мне-то на все это наплевать, а вот ей будет приятно, что ты так назвал дочку.
Тут он взял меня за запястье и глянул на часы:
— Слушай, мы с тобой заболтались, а через минуту я должен быть на сцене. Я подумаю над тем, что ты мне сказал. Может быть, ты прав, я действительно раскис. — Он явно оклемался. — После поговорим.
— Нет, я больше не собираюсь разговаривать на эту тему. Все ясно, по-моему. Ты должен взять себя в руки и вылезти из дерьма, в которое вляпался. Так что — давай. И передай Насте, что я зайду на днях — на чашечку кофе.
Ром торопливо напяливал идиотский прикид, в котором работает второе отделение — сплошные кожа и железо.
— Слушай, — обратился я к нему напоследок, — я еще с Тошей хочу побеседовать. Ты хоть скажи, какую дрянь он тебе подсовывает?
— Героин, — бросил Ром, торопливо выметаясь из гримерки, — самого отменного качества.
Я обрабатывал очередной материал — репортаж с этого самого концерта «Дребезгов» в зале «России», когда в пятнадцать минут первого зазвонил телефон. Я не удивился: мне могут звонить и в три, и в четыре утра — стиль жизни. В трубке я услышал незнакомый женский голос:
— Алло, кто это?
— А кто вам нужен? — стандартно ответил я вопросом на вопрос.
— Слава богу, это ты, Коля.
Только теперь я ее узнал. Но что у нее с голосом?
— Что с тобой, Настя?
Секунду в трубке были слышны только потрескивания. И вдруг — плач. Навзрыд. Я слегка опешил:
— Да что с тобой? Эй, ты что-то вспомнила, или Ром что-то натворил? Только не нужно плакать. Успокойся.
Но она продолжала, и я начал злиться:
— Да хватит тебе реветь! Ответь, наконец, в чем дело?!
— Он… он умер. |