— Возраст допустимый. Но я никогда не забываю случай с мальчиком по имени Путнам. Такое же головокружительное начало в подростковом возрасте. Есть еще один пример с дочерью писателя Фрисби. Но я отношусь к подобным случаям с осторожностью.

Только я раскрыл рот, чтобы дополнить портрет моего избранника, как Тимоти Талл и его бабушка появились в вестибюле и направились прямо к нам. Представив себя и бабушку, Тимоти продолжил без всякого замешательства и смущения:

— Это довольно глупо с моей стороны — привести с собой бабушку, не так ли? Но она заправляет всем, включая меня.

Я увидел, что он сразу же понравился миссис Мармелл.

Его рукопись оказалась для нее полной неожиданностью. Аккуратно отпечатанная на 256 листах дорогой мелованной бумаги, она не была пронумерована, а текст на страницах почему-то располагался четырьмя различными способами: по длине листа, по ширине листа, с выключкой справа и с выключкой слева. При этом было использовано шесть различных шрифтов с шестью разными интервалами между строками. Время от времени попадались страницы, набранные то курсивом, то жирным шрифтом. Это была какая-то невообразимая мешанина, в которой каждая страница представляла собой нечто законченное, начинаясь с середины неопределенного предложения и заканчиваясь таким же образом. Но больше всего поражало то, что страницы никак не были связаны друг с другом и любая из них могла следовать за какой угодно. Все это удивляло и оправдывало название, которое юноша дал своей рукописи.

— Я назвал ее «Калейдоскоп», — объявил он так, словно речь шла об имени для новорожденного, которым он гордился. — Это такая игрушка, в которой осколки стекла на дальнем конце трубки кажутся беспорядочно разбросанными, но, когда поворачиваешь трубку и смотришь на них через увеличительное стекло окуляра, они образуют узоры, которые могут быть исключительно красивы.

— Это описание присутствует в вашем тексте? — спросила Ивон.

— Да, оно где-то там, — ответил он, сделав жест рукой, словно отмахиваясь от вопроса.

— Вы надеетесь стать писателем? — поинтересовалась Ивон.

— Он уже писатель, — вмешался я.

— Я спросила мистера Талла, — заметила Ивон и услышала в ответ:

— Я полон решимости стать им.

— И миссис Мармелл как раз тот человек, который может помочь вам в этом, — добавил я.

После обмена любезностями юноша и его бабушка удалились.

Я же замешкался с уходом и пожалел об этом, потому что услышал от нее отнюдь не лестный отзыв о своем романе, который недавно закончил:

— Карл, наши люди поработали над рукописью и, мягко выражаясь, прониклись сомнением. — Видя мою растерянность, она поспешила сказать: — Никому не понравилось название «Пустая цистерна». На заседании редакционного совета Джин вполне резонно заметила: «Какой-нибудь остроумный обозреватель не замедлит прочирикать, что не только цистерна пуста». Мы не должны давать повод для подобных насмешек — Из осторожности она не стала говорить мне, что той самой Джин, слова которой прозвучали в нашем разговоре, была она сама.

— Что же мне делать? — спросил я. Голос мой дрожал, а к горлу подступил комок. Слишком больно было слышать от знающего редактора, что мой роман, на который я возлагал столько надежд, приговорен к смерти, причем на законных основаниях. Она, должно быть, видела мое отчаяние и, не желая еще больше огорчать меня, не стала отвечать на мой призыв о помощи. Вместо этого она покрутила в руках свой стакан с шерри и сказала:

— Какие великолепные напитки готовят в «Бристоль крим»!

— Что я должен делать? — спросил я еще настойчивее чем прежде, но вместо ответа услышал:

— Карл, нам еще долго работать вместе.