Изменить размер шрифта - +
И она попыталась приучить себя ничего не бояться. Но иногда не получалось. Как раз сейчас это у нее и не получилось. Подумать только, ведь если она не сможет вырваться, ей придется лежать здесь всю ночь и замерзнуть насмерть. Она видела темные снежные тучи над лесом. Должно быть, выпадет еще больше снега, целая гора снега! Может, ей придется лежать под снежным покровом, мертвой и окоченевшей, и держать крошечного ниссе-толстогузку на своей ноге до самой весны! И тогда, верно, первым явится Маттис и найдет свою несчастную дочь, которая замерзла насмерть в зимнем лесу.

— Нет, нет! — закричала она. — На помощь! Сюда, сюда, помогите мне кто-нибудь!

Но кто в этом пустынном лесу мог услышать ее? Ни одна живая душа, это она знала. Но все-таки кричала до тех пор, пока не выбилась из сил. И тогда вдруг услыхала, как внизу, в своей землянке, ниссе-толстогузки жалуются друг другу:

— Узе кончила петь колыбельную! Поцему, поцему?

Но Ронья как будто оглохла. Потому что внезапно увидела дикую виттру. Как большая красивая хищная черная птица, парила она над лесом, высоко-высоко под мрачными тучами; потом она стала спускаться вниз, она все приближалась и приближалась. Она летела прямо к Ронье, и Ронья закрыла глаза. Она поняла, что спасения нет.

Крича и смеясь, виттра приземлилась рядом с Роньей.

— Маленький красивый человечек! — пронзительно закричала она, дернув Ронью за волосы. — Лежит тут да только и делает, что бездельничает. Да-да, да-да!

И она снова расхохоталась, и хохот ее был гнуснейший.

— Тебе надо работать! У нас в горах! Пока кровушка не потечет! А не то мы разорвем тебя в клочья, а не то мы исцарапаем тебя!

Она принялась дергать и рвать Ронью острыми когтями, а когда увидела, что нога девочки все-таки по-прежнему крепко сидит в снежной яме, пришла в ярость:

— Хочешь, чтобы я исцарапала тебя и разорвала в клочья?

Она склонилась над Роньей, и ее черные остекленевшие глаза засверкали от злости.

Потом она снова попыталась высвободить Ронью, но как она ни дергала ее, как ни рвала, ей это не удалось; и под конец она выбилась из сил.

— Полечу-ка я и позову сестер, — закричала она. — Завтра мы тебя заберем. Никогда больше не будешь валяться здесь да бездельничать, никогда, никогда!

И она полетела прочь над верхушками деревьев и скрылась за горой.

«Завтра, когда прилетят дикие виттры, здесь будет валяться лишь глыба льда», — подумала Ронья.

Внизу у ниссе-толстогузок все стихло. Весь лес был тих и ждал только ночи, которая вот-вот должна была наступить. Но Ронья уже ничего больше не ждала. Она молча лежала, даже не пытаясь бороться. Верно, она скоро наступит, последняя, холодная темная одинокая ночь, которая прикончит ее.

Пошел снег. Крупные хлопья снега падали ей на лицо и таяли, смешиваясь с ее слезами. Потому что теперь она плакала. Она думала о Маттисе и о Лувис. Никогда больше ей их не увидеть, и в Маттисборгене никто никогда не станет больше радоваться. Бедный Маттис, он с ума сойдет от горя! И не будет Роньи, чтобы утешить его, как она обычно делала, когда он печалился. Нет, теперь уже никого на свете ей не утешить и самой не знать утешения, никогда, никогда!

Тут она услыхала, как кто-то назвал ее по имени. Ясно и отчетливо услыхала она свое имя, но решила, что, должно быть, ей чудится. И заплакала от горя. Никто никогда не назовет ее по имени, разве что во сне. А вскоре ей не придется больше и спать.

Но тут она снова услыхала этот голос!

— Ронья, не пора ли тебе идти домой?

Она неохотно открыла глаза. Перед ней стоял Бирк. Да, перед ней на лыжах стоял Бирк!

— Я нашел твою лыжу внизу. Похоже, тебе повезло, ведь иначе пришлось бы здесь ночевать.

Быстрый переход