— Правда, Борка глупее поросенка, — сказал однажды Маттис, — но не до того же, чтобы биться с нами, когда снегу намело по самые подмышки.

Маттис тоже был не так глуп, чтобы барахтаться в снегу, да и не до Борки ему было сейчас. У него были более важные дела. Впервые в жизни захворала Ронья. На другое утро после дня, проведенного в зимнем лесу, дня, который чуть не стал для нее последним, она проснулась в страшном ознобе и почувствовала, к своему удивлению, что ей даже не хочется вставать и бежать в лес.

— Что с тобой? — закричал Маттис и кинулся на колени перед ее постелью. — Что ты говоришь? У тебя жар! Уж не захворала ли ты?

Он взял ее за руку и почувствовал, какая она горячая. Увидев, что девочка вся просто горит, он испугался. Никогда прежде он ее такой не видел. Всю свою жизнь она была цветущей и здоровой. А теперь его дочь, которую он безумно любил, тяжко занемогла! Он сразу понял, что ее ждет! Ронью у него отнимут, она умрет, он чувствовал это так отчетливо! У него страшно заболело сердце! И он не понимал, что ему делать со своим горем. Ему хотелось биться головой о стену и, по своему обыкновению, вопить. Но нельзя было пугать несчастного ребенка, это он все же понимал! Поэтому он положил лишь руку на ее пылающий лоб и пробормотал:

— Хорошо, что ты лежишь в тепле, моя Ронья! Так и надо, когда болеешь.

Но Ронья знала своего отца и, несмотря на снедавшую ее лихорадку, попыталась утешить его:

— Не говори глупостей, Маттис! Все это пустяки. Могло быть гораздо хуже.

«Могло бы быть так, что до самой весны пролежала бы я под снежным покровом, в лесу, — подумала она. — Бедный Маттис».

Она снова представила себе, как это могло бы сокрушить его, и слезы снова выступили у нее на глазах. Маттис увидел это и подумал: горюет оттого, что ей, такой юной, придется умереть.

— Милое дитя, ты снова выздоровеешь, не плачь, — сказал он, сдерживая рыдания. — Но где же твоя мама? — тут же зарычал он и, плача, побежал к дверям.

Ему очень хотелось бы знать, где же Лувис, почему она не стоит наготове рядом, со своими волшебными, утоляющими жар, целебными травами, когда жизнь Роньи висит на волоске!

Он искал ее в овчарне, но там ее не было. Овцы блеяли от голода в своем загоне. Но вскоре они поняли, что пришел вовсе не тот человек, который им нужен. Потому что этот прислонился головой к краю загона и так отчаянно плакал, что они насмерть испугались.

Маттис продолжал горько плакать до тех пор, пока Лувис, управившись с курами и козами, не появилась в дверях. И тут он зарычал:

— Женщина, почему ты не возле своего больного ребенка?

— А разве мой ребенок болен? — спокойно спросила Лувис. — Я этого не знала. Но как только я задам овцам корм, который они…

— Это я и сам могу сделать! Иди к Ронье! — закричал он, а потом чуть слышно пробормотал: — Если она еще жива!

Он начал вываливать в кормушки охапки запасенных веток осины, а когда Лувис ушла, накормил овец и выплакал им свое горе:

— Вы не знаете, что значит иметь ребенка! Вы не знаете, каково терять своего самого любимого ягненочка!

Но тут внезапно осекся, потому что вспомнил: весной все овцы принесли ягнят. А что сталось с ними… почти все превратились в баранье рагу.

Лувис дала дочери питье из целебных трав, унимающее лихорадку, и через три дня Ронья была здорова. К удивлению и радости Маттиса, Ронья была такая же, как всегда, только немного более задумчива. За три дня, проведенных в постели, она столько всего передумала. Что теперь будет? Что будет с Бирком? У нее появился брат, но когда она сможет бывать с ним вместе? Они должны встречаться тайком.