У меня для непосредственного отца-командира масса неприятных новостей, но ему пока рано, а то и вовсе не стоит знать, кто я на самом деле. Аккуратно выруливаю на другую тему, умудряюсь выпросить дополнительные боеприпасы для прожорливых (этого у них не отнять) «максимок», заканчиваю встречу предложением перекусить чем бог послал.

У домового наряду с его многочисленными талантами есть ещё и кулинарный, так что ужин удаётся и потому проходит в тёплой, практически дружеской обстановке. Прощаемся чрезвычайно довольные друг другом.

Вызываю Жалдырина, спрашиваю, кто из бойцов лучше всех проявил себя в качестве пулемётчика. Он быстро называет полдюжины фамилий. Отбираю из них четырёх.

– Вот тебе два расчёта. Пока гоняй в хвост и в гриву этих, дальше посмотрим.

За сутки до наступления нас переводят на передок. Сразу бросается в глаза, что атака будет жиденькой: людей явно не хватает даже на один ударный кулак. С правого и левого фланга наши соседи – изрядно потрёпанные в сражениях сибирские стрелки. Все грезят о свежих дивизиях из России, но они где-то застряли.

После слабенькой артподготовки идём в атаку. Японцы ещё не успели толком закрепиться на этих позициях, поэтому особых препятствий нет: ни минных полей, ни «рвов с крокодилами».

На адреналине врываюсь в окоп, из револьвера снимаю бегущего на меня с примкнутым штыком японца. Благодаря маленькому росту он кажется подростком, почти шкетом, только глаза и изборождённая морщинами кожа лица выдают его настоящий возраст – мужику хорошо за тридцать.

Расстреляв весь барабан, выхватываю заговорённый клинок. Амулет и внутреннее зрение молчат – выходит, воюю с обычными людьми. Шашка сносит им головы не хуже, чем демонам.

Спину прикрывает верный ординарец, он ловко управляется со знаменитым русским гранёным штыком. У меня на глазах протыкает им, как вилами, какого-то самурая, а потом ударом ноги в живот снимает того, словно мясо с шампура.

Захватив первую линию, идём к следующей. Часть солдат противника испуганно драпают из окопов, оставшиеся смельчаки вступают с нами в короткий и кровавый бой. Надо ломить, пока ломится, но начальство думает иначе. Мы прорываемся к крупной железнодорожной станции Вафангоу, и тут поступает приказ занять оборону.

По нам бьёт артиллерийская батарея японцев. Первый снаряд ложится в паре десятков шагов перед нами, второй незначительно перелетает – классическая вилка арты. Следующим залпом нас накроет и смешает с землёй.

– Отходим, братцы! – ору я. – Быстрее, быстрее!

Мы едва успеваем уйти из-под удара, а вот сибирякам везёт меньше: японцы открыли беглый огонь, и на наших глазах под взрывами шрапнели погибает целая рота. В контрбатарейную игру наши играть ещё не умеют, к тому же русская арта осталась позади, так что японцы щёлкают пехоту, как в тире.

Мы залегаем.

– Бубнов!

– Тута я, вашбродь! – отзывается унтер.

– Делай что хочешь, но нужно, чтобы японцы мазали! Ты же видишь, как они нашу пехоту расхреначили. Кузьма! – зову уже ординарца.

– Что, вашбродь?

– У тебя во фляжке есть водка?

– Никак нет…

– Кузьма, твою мать!

– Так точно, есть. Чуть-чуть, для сугрева.

– Дай Бубнову хлебнуть.

В глазах солдата немой вопрос.

– Делай что приказано!

После небольшой передышки артиллерия японцев начинает лупить правее, примерно туда, где к нам во фланг пытается прорваться их же пехота. Даже отсюда слышим крики погибающих от дружественного огня самураев.

Бубнов на какое-то время выбывает из строя, но главное он успел сделать.