— У них такие страшные рога, — буркнула девочка.

Роуэн рассмеялся:

— Ну что ты, они же не бодаются. И даже между собой не дерутся.

— Да? Если они не бодаются и не дерутся, так зачем же им вообще они нужны? — возразила Шаран.

Роуэн не нашелся что ответить. Этот вопрос он и сам частенько себе задавал.

Они вошли в деревню, где стояла зловещая тишина. Роуэн и Шаран, храня молчание, миновали безлюдную площадь. Сами того не сознавая, они ускоряли шаг, проходя мимо пустых домов. Деревня, внезапно лишившаяся своих обитателей, походила на погост.

Вот наконец и пекарня. В ней, по крайней мере, были люди, звучали их голоса. Роуэн и Шаран вошли на кухню. Здесь командовала старуха Ланн — под ее руководством передвигали мебель.

Было решено, что те, кто остался в деревне, будут жить все вместе в одном доме, чтобы тратить меньше дров и лампового масла. Ланн сочла, что удобнее всего перебраться в просторную пекарню, которая находилась в центре села. Роуэн обрадовался, когда узнал об этом. Он любил пекарню, любил хлебопеков — Сару и ее сына Аллуна, который всегда что-нибудь напевал, вытаскивая из печи противни с кренделями и хрустящими хлебцами.

Роуэн вошел в комнату, где собирались обосноваться жители деревни, и вдруг осознал, что при Ланн жизнь в пекарне будет совсем не такой, как тогда, когда здесь хозяйничала Сара. Исчезло то спокойное дружелюбие, что всегда царило в этих стенах.

Мебель из общей комнаты вынесли. Остались лишь стул перед очагом — на нем, нахмурившись, сидел Норрис — да скамеечка, на которую он положил больную ногу.

Со второго этажа, из спален, притащили половики и расстелили их на полу. Теперь из щелей не так сильно дуло. Ставни крепко-накрепко заперли. Бронден вдобавок занавесила окна старыми одеялами — нельзя было попусту расходовать тепло.

На полу, у самых стен, лежали одеяла — тут собирались спать. Рядом с одеялами стояли сумки с вещами, а возле них тарелки и чашки для каждого.

Здесь как будто расположился отряд воинов, готовый к битве с наступающими холодами. Посреди этого маленького лагеря возвышалась фигура старухи Ланн с посохом в руке.

— Вот наконец и вы, — сказала она, едва Роуэн и Шаран появились на пороге. — Посмотрите, бездельники, сколько мы уже сделали, пока вы там знай себе шлялись по полям!

Староста продолжала громким голосом выговаривать им за отлынивание от работы, и лицо ее бороздили суровые морщины. Роуэн чувствовал, что Шаран хочет спрятаться за его спину, хочет сжаться в комочек, чтобы не слышать сердитых слов. Сам-то он догадывался, что за злыми нападками Ланн скрываются боль и горечь от расставания со своими близкими, но Шаран не понимала старосту и боялась ее.

— Роуэн, помоги Бронден! А ты, Шаран, принеси дров! — приказала Ланн.

Норрис попытался встать:

— Я сам принесу. Шаран слабенькая, она…

— Сиди где сидишь, — отрезала Ланн. — Твоя сестрица захотела остаться — тогда пусть работает.

Норрис, надувшись, сел на место.

— Ланн, я потом помогу Бронден, — сказал Роуэн. — Сейчас я пойду к букшахам. — В горле у него стоял ком, но голос мальчика не дрогнул, когда он произнес: — Я, возможно, задержусь. Сумерница пала вчера ночью. Мне нужно найти ее и зарыть.

— Сумерница?

Горе затопило выцветшие глаза Ланн. Морщины на ее лице превратились в темные впадины, но через минуту гордая женщина овладела собой и спокойно произнесла:

— Иди, Роуэн, и похорони Сумерницу. Только сначала состриги шерсть. Она нам еще пригодится.

Перед мальчиком лежали пустые заснеженные поля. За ними высилась огромная Гора, окутанная пеленой морозного тумана.