– Ты каждый день видишь их в школе – этого должно быть вполне достаточно.

– Но, мама…

– Не надо смотреть на отца. Мы с тобой прекрасно знаем – он позволяет тебе делать все, что ты захочешь. Сейчас с тобой разговариваю я.

Дочка вздохнула.

– Я знаю, мама.

В последнее время общение между Николь и Джулией все чаще происходило именно так. Мне казалось, что в возрасте Николь это нормально, но все же сейчас я решил вмешаться. Джулия устала на работе, а когда она устает, то становится слишком строгой и старается все проконтролировать лично. Я положил руку жене на плечо и сказал:

– Уже поздно. Хочешь чаю?

– Джек, не вмешивайся.

– Я не вмешиваюсь, я только…

– Нет, ты вмешиваешься. Я разговариваю с Николь, а ты вмешиваешься – как всегда!

– Солнышко, мы ведь договорились, что она может не ложиться спать до десяти. И я не понимаю, почему…

– Но если она закончила делать уроки, она должна лечь спать.

– Об этом мы не договаривались.

– Я не желаю, чтобы она днями и ночами просиживала за компьютером.

– Она не делает этого, Джулия.

Тут Николь расплакалась, вскочила и закричала:

– Ты всегда мной недовольна! Я тебя ненавижу! – рыдая, она убежала в ванную и громко хлопнула дверью. От шума проснулась малышка и тоже заплакала.

Джулия повернулась ко мне и сказала:

– Если бы ты был так добр, Джек, и не вмешивался, я бы сама со всем разобралась.

А я ответил:

– Да, конечно, дорогая. Ты права. Прости. Ты, конечно, права.

Сказать по правде, это было совсем не то, что я думал. Постепенно я все больше и больше привыкал считать, что это – мой дом и мои дети. Джулия заявлялась в мой дом поздно вечером, когда у меня все было в порядке – в таком порядке, какой меня устраивал. В доме царила тишина и спокойствие, как тому и следовало быть, а она поднимала шум и устраивала суматоху.

Я вовсе не думал, что она права. Я думал, что она неправа.

И в последние несколько недель я заметил, что инциденты, подобные сегодняшнему, повторялись все чаще и чаще. Сперва я думал, что Джулия чувствует себя виноватой, потому что подолгу не бывает дома. Потом я решил, что она таким образом пытается восстановить свое влияние на детей, пытается вернуть себе ведущую роль в семейных делах, которая постепенно перешла ко мне. Потом я подумал, что это из‑за того, что Джулия сильно устает на работе, ведь у них сейчас такой напряженный период.

Но в последнее время я склонился к мысли, что просто придумываю оправдания поведению Джулии. У меня появилось ощущение, что Джулия как‑то изменилась. Она стала другой, более напряженной, более резкой и категоричной.

Малышка плакала навзрыд. Я взял ее из колыбели и принялся укачивать. Привычно просунув палец под подгузник, я обнаружил, что там мокро. Я уложил кроху животиком кверху на пеленальный столик, и она заплакала еще громче – пока я не потряс ее любимой погремушкой и не сунул погремушку ей в ручку. Тогда Аманда замолчала, и я мог спокойно поменять ей подгузник.

– Я сама это сделаю, – сказала Джулия, входя в комнату.

– Ничего, все в порядке.

– Это из‑за меня она проснулась, я и должна ее успокоить.

– В самом деле, дорогая, все в порядке.

Джулия положила ладонь мне на плечо и поцеловала меня в затылок.

– Прости, что я так распсиховалась. Я правда очень устала. Не знаю, что такое на меня нашло. Дай мне поухаживать за малышкой – я уже так давно ее не видела.

– Ладно, – сказал я и отступил в сторону. Джулия подошла и склонилась над ребенком.

– Привет, мой пупсик! – сказала она и пощекотала малышку под подбородком.