Она села, взяла его за руку и повторила поведанную Кеджой
историю Марты — почему та отдала своего сына в чужие руки.
* * *
Когда она начала свой рассказ, Никлас замер, и его
выразительное лицо стало непроницаемым, так что Клер ничего не
могла по нему прочесть. Закончив говорить, она подошла к своему
туалетному столику и вынула из ящичка тот кожаный кошель, который
дала ей Кеджа. Затем снова подошла к кровати и встала перед
Никласом.
— Твой дед и Кэролайн предали тебя, но Марта не предавала, —
тихо сказала Клер. — По словам Кеджи, Марта пожелала, чтобы все
это объяснила тебе я, потому что только женщина сможет понять, что
мать готова на все ради своего ребенка. Марта любила тебя и
оставила тебе все, что у неё было ценного. — Клер открыла кошель и
высыпала его содержимое на постель.
Вместе с гинеями по пододеяльнику покатилось и изысканно
украшенное золотое кольцо. Никлас поднял его и повертел в пальцах.
— Обручальное кольцо моей матери. — Его рука стиснула
колечко. — О Господи, как же мне жаль, что я не знал о её болезни!
— А разве ты позволил бы ей уйти, если бы знал? Он мгновение
подумал, потом покачал головой.
— Нет, не позволил бы. Мы были очень близки; именно поэтому я
испытывал такую ужасную боль, думая, что она продала меня деду. Но
если мать тогда умирала, мой долг был остаться рядом с ней.
— Может быть, она боялась заразить тебя своей болезнью. А
кроме того, разве цыгане отдали бы тебя семье твоего отца, если б
ты был с Мартой в момент её смерти?
На этот раз в его ответе не было и тени сомнения.
— Ни за что. Они бы сочли это непристойным — отдать англам
цыганского мальчика, даже такого полукровку, как я.
— Значит, чтобы сдержать обещание, данное твоему отцу, она
должна была поступить так, как поступила. Другого выхода у неё не
было.
Он попытался улыбнуться.
— Моя мать была права, когда сказала, что другая женщина её
поймет. Вернее, что её поймешь ты и сможешь объяснить мне. —
Mhjk`q закрыл глаза, на его шее запульсировала жилка. Клер обняла
его и положила его голову себе на грудь. Какое-то время он молчал
и наконец проговорил:
— Странно… Раньше, когда я думал о матери, мне становилось
больно. Теперь тоже больно, но совсем по-другому.
— Тебе стало лучше или хуже? Он вздохнул.
— Пожалуй, лучше. Хотя мне и тяжело сознавать, что её больше
нет на свете, но я снова верю в то, что мое детство не было
омрачено обманом.
Она погладила его волосы.
— Ты сожалеешь, что она не оставила тебя среди цыган? Он
долго молчал, потом медленно сказал:
— Возможно, тогда я был бы счастливее. Моя жизнь наверняка
была бы проще. Но это все равно что задавать вопрос Адаму,
съевшему яблоко, — после того, как познал широкий мир, нельзя себе
и представить, что вернешься обратно. — Он поднял голову и
посмотрел ей в глаза. — И потом, если бы я остался с цыганами, я
бы никогда не встретил тебя.
Внезапно смутившись, Клер спросила:
— Ты говорил правду? Ну… тогда, перед тем как поцеловал меня?
Или это была только уловка, чтобы отвлечь внимание Мэйдока?
Его лицо озарилось улыбкой. |