|
Раньше он о многом с ней говорил... О генетике и всем прочем, чем он занят. Даниель — всего лишь деревенский парень, и сравнения у него деревенские. По его словам, в прежние времена долги связывали людей по рукам и ногам. «Но они не наваливали их себе сами на спину, — утверждал Даниель, — кредит — хорошая вещь, люди же ненасытны! Рабочие боролись за восьмичасовой рабочий день, а теперь, когда они его добились, стали надрываться, работая сверхурочно, чтобы приобрести мотоцикл или стиральную машину». Сразу видно, что Даниель — папенькин сынок, никогда он не жил в лачуге, сколоченной из досок, не спал без простынь и не ел из одной посуды с крысами... Он всегда жил в чистоте. Он знает, кто его отец, его родители не пьянствовали, не дрались, ему хорошо твердить: «У немцев — ванны, чистота, у американцев — автомашины, холодильники... И что же? Это не мешает им жаловаться по двадцать четыре часа в сутки. Чем больше они имеют, тем больше им нужно. И вдруг — война, и весь этот пластмассовый рай сгорит в огне, а останутся только земля, хлеб да розы... Розы не в кредит, а настоящие розы, доступные всем... Вообще я за прогресс, — утверждал Даниель, — но не за пластмассовый прогресс... Не за прогресс в области всей этой мищуры. Люди надрывались и надрываются, чтобы заработать себе на кусок хлеба, тут у них нет выбора... Но жертвовать собой во имя комбинированного гарнитура — какой же тут прогресс?!» Ах, как он раздражал ее этой своей моралью! Они ссорились... Он не хотел признавать, что ее страсть к современным удобствам равноценна его страсти к розам. Как он был зол, когда шипел, сжимая в ниточку губы: «Если ты можешь сравнивать мой маленький вклад в науку с твоим мещанским уютом, нам не о чем больше и разговаривать!» — и Даниель уходил, хлопая дверью... Вечно он хлопал дверью. Ей удалось вернуть его с помощью своей удачи на телевидении, но ненадолго... После поездки на ферму он больше не появлялся. Хорошо еще, если он всего лишь хочет ей досадить! Выпив грог, Мартина немного согрелась. Давно уже она не выходила в это время дня. Кафе — вернее закусочная — вдруг оказалось переполненным: настал час вечернего аперитива, час свиданий, а в этот час одинокие мужчины и женщины могут измерить всю глубину своего одиночества... Когда Даниель был влюблен в нее, когда он еще любил ее, Мартина рассказывала ему о своем детстве. Тогда детство было одним из козырей Мартины, заставлявших Даниеля восхищаться ею, уважать и жалеть ее. Теперь она чувствовала, что детство оборачивалось против нее, хотя Даниель еще ни разу не сказал ей: «Так вот ты в кого». Но она чувствовала, что недалек день... скоро этот сын буржуя... Мартина очутилась между парочкой, которая зашла выпить аперитив перед обедом, а потом отправиться в кино... и целой компанией хорошо одетых мужчин, видимо, служащих из каких-то учреждений на Елисейских полях. Они громко смеялись, спорили, кому платить... В присутствии этих мужчин, часто поглядывавших в ее сторону, одиночество становилось унизительным. Она заплатила, делая вид, что торопится, хотя и просидела здесь целый час в глубокой задумчивости, так же поспешно перешла улицу и села в такси, воображая, что они все еще следят за ней. «В Булонский лес»... — сказала она. Но уже на площади Звезды она остановила такси: не тратить же деньги попусту на эту совсем ненужную поездку! Действительно, куда ей деваться, куда? Шофер ворчал. |
