|
Ложись... Мартина легла на матрас. Бэбер лег рядом с ней, обнял ее. Он опять плакал, бормотал что-то бессвязное, целовал ее, ласкал. Вот, вот в чем ее безумная судьба... И это она, которая всю жизнь принадлежала только одному мужчине! Что это надвинулось на нее — ночь или смерть?.. Крышка гроба повисла над ней... Когда занялся день, она различила склоненное лицо Бэбера, он говорил: — Мартина, мне надо уезжать... Я потеряю работу, если не приеду вовремя за грузом. Через неделю вернусь... Во вторник, слышишь, Мартина? В следующий вторник. Обещай мне, что ты будешь здесь! Поклянись! — Обещаю... — сказала Мартина... Бэбер поднял ее своими железным руками, спустил с грузовика и положил под дерево, напротив лачуги. — Не ходи в хижину, — наставлял он ее, — там страшно... В следующий раз я тебя увезу отсюда. Вот УВИДИШЬ, я хорошо зарабатываю, со мной ты будешь счастлива... не заходи в хижину. Когда выспишься, отправляйся к себе в Париж. Я тебя буду ждать здесь через неделю... Делай со мной что хочешь, только приходи! А не то — берегись! Он залез в грузовик. Мартина не открывала глаз, она лишь услышала грохот отъезжающего грузовика. Тогда она высвободилась из одеяла, в которое ее укутал Бэбер. Вокруг нее все сверкало утренней чистотой, спокойствием, свежестью. С восходом солнца жизнь начнется сызнова: надо будет идти на автобусную остановку... потом опять пальцы клиенток и взносы по обязательствам... Мартина поднялась и с трудом, вся разбитая, дотащилась до лачуги. Снова очутиться здесь... Она смотрела на кровать, буфет, стол. Дневной свет еле проникал сквозь грязные окна, но крыс слышно не было. Здесь гораздо холоднее и сырее, чем снаружи. Машинально, с детства привычным жестом Мартина вытащила вязанку хвороста из-за плиты, спички тоже лежали на своем месте. Когда хворост разгорелся, она подкинула маленькое поленце, потом пошла и вытащила ведром воду из колодца, вода была холодна и прозрачна. В буфете должна найтись мята или липовый цвет... Они всегда там хранились. Да, так и есть. Вода кипела. Ребром ладони Мартина очистила стол, поставила на него чашку, подсластила отвар мяты конфетой. Вот она и дома... В конце концов, почему не подождать Бэбера здесь. Здесь, где мать была счастлива со столькими мужчинами, для ее несчастья хватит одного. Любовь, если то не любовь Даниеля, страшней, убийственней любого яда. Крюк, на котором висела лампа, был на месте, но можно и не вешаться: Бэбер все равно ее доконает. Она принялась ждать. Через неделю по деревне на сумасшедшей скорости промчался грузовик, ему вслед неслись ругань, крики. Только чудом он никого не задавил и не столкнулся ни с одной машиной! Грузовик остановился перед помещением жандармерии, водитель выскочил из кабины и одним прыжком очутился в комнате, где два жандарма играли в карты. — В хижине Мари Венен... — выкрикнул он,— скорее... Его голубые глаза налились кровью, потные волосы прилипли ко лбу, мускулы под кожей дергались, как у лошади, затравленной оводами. — Что там такое? — спросили жандармы, застегивая пряжки поясов. — Несчастный случай, преступление? — Крысы! — закричал человек. |
