|
Никто, очевидно, не подходил к лачуге, уже давно заброшенной, как могила... Мартина устремилась к этой свалке, наткнулась на цепь, которая звякнула, ударившись о что-то металлическое. Собаки не было, не раздалось и лая, но в дверях лачуги показался человек; он неподвижно стоял, согнувшись, подобно кариатиде, точно держал на своих плечах эту сгнившую собачью конуру; он замер на месте, смотря на приближавшуюся к нему Мартину. Она подошла и остановилась напротив него. Человек был огромного роста, его крепкое мускулистое тело облегала сетчатая полосатая тельняшка, синие штаны, на ногах — высокие резиновые сапоги. Еще было достаточно светло, чтобы увидеть его светло-голубые властные глаза... и то, что он не брит... Сходство с кариатидой нарушилось — человек шагнул вперед, выпрямился, расправил плечи, послышался его голос: — Что вам здесь надо? — Но я здесь — у себя... — сказала Мартина. Человек пристально посмотрел на нее. — Вы — дочь Мари? — Да... — Ну тогда конечно... У вас — все права. Одно только я вам скажу: может быть, вы и ее дочь, но вы никогда не станете так по ней убиваться, как я. — Тогда... будем оплакивать ее вместе. Мартина первой прошла в лачугу. Там было совершенно темно и слышалась такая возня, что непонятно было, как только держатся стены. — Крысы... — сказал человек, шедший позади Мартины, щелкая зажигалкой. — Хорошо еще, что в лампе остался керосин. Целые полчища крыс... Чуют продукты Мари... картошку, муку... последнее время Мари уже не ходила в деревню, очень сильно хворала... Что бы с ней сталось, с Мари, без меня. Никто не заботился о ней. Но и я бывал ведь только наездами... когда возишь грузы на дальние расстояния, это все равно что служишь во флоте... Постоянные отлучки. И не всегда можешь заехать сюда. Бедная моя Мари! Приезжаю, никого нет... В деревне мне сказали... и похоронить уже успели... Осиротел я! Человек опустил голову, и слезы крупными каплями падали на стол, освещенный висячей лампой, под которой они оба сидели. Их присутствие нисколько не пугало крыс. Одну из них человек пристукнул своим огромным сапогом. Он поднялся, схватил крысу за хвост, выбросил за дверь и снова уселся напротив Мартины. — Моей матери было сорок восемь лет, — сказала она. — Ну и что же? Это еще не старость. В сорок восемь лет понимают, что такое любовь. Мы любили друг друга, хотя мне всего тридцать. И я любил бы ее до самой своей смерти... Крыса пробежала по столу. Человек прикончил ее Ударом кулака и сбросил па пол. — Когда крыс так много, — сказал он, — следует их опасаться, они иной раз бросаются на человека. Пойду достану в грузовике бутылочку. Идемте вместе, женщине не пристало общество крыс. Раз вы дочка Мари, мы с вами в некотором роде родственники. Я очень рад, что вас встретил, есть с кем поделиться горем... Можете мне поверить, никто так не любил ее, как я. Человек помог Мартине вскарабкаться сзади на грузовик. В крытом кузове пахло бензином и было совершенно темно. |
