Изменить размер шрифта - +
Так он смотрел на меня некоторое время, пока наконец не предложил одним движением губ, таким незначительным, словно бы он выплевывал косточку:
     - Показаньице?
     Я отрицательно покачал головой.
     - Ну, - просительно сказал он, обескураженный этим.Малюсенькое показаньице?
     - Нет у меня для вас никаких показаний.
     - Крохотное?
     - Нет. И, пожалуйста, перестаньте так себя вести! - крикнул я. Меня трясло от неудержимой ярости. Он заморгал очень часто, словно бы замахала крыльями застигнутая врасплох птица.
     - Ничего?
     - Ничего.
     - Ни словечка?
     - Нет.
     - Может, вам помочь? Вот хотя бы так: "Присутствуя на пирушке, устроенной профессорами..." здесь перечисление имен...
     "а также..." и снова имена... "такого-то числа... и так далее... я стал невольным свидетелем распространения..." Ну?
     - Я отказываюсь давать какие-либо показания.
     Он смотрел на меня куриными, совершенно круглыми глазами.
     - Я арестован?
     - Проказник! - сказал он, затрепетав веками. - Тогда, быть может, что-нибудь другое? Гм? Му-му? Гав-гав? Кис-кис?
     - Пожалуйста, перестаньте.
     - Кис... - повторил он кривляясь, будто разговаривал с грудным ребенком. - Загвоздочка... заговорчик... - пропищал он подетски тонко, - за... го?..
     Я молчал.
     - Нет?
     Он лег всем телом на стол, словно хотел на меня броситься.
     - А это вы узнаете?
     В руке у него была округлая коробочка, полная мелких, словно горошины, обшитых черной материей пуговиц.
     - О! - вырвалось у меня.
     Он записал эту реплику с преувеличенной поспешностью, бормоча себе под нос:
     - О... как Орфини...
     - Я ничего такого не говорил!
     - О? - подхватил он снова, подмигнув мне. - О, и больше ничего? Одно О, голое О? Без ничего? Ну, как же так, одинокое О?
     Нужно дальше: Ор... ну? Духовное облачение, священник, что-то насчет того, чтобы вместе, глупости такие вот, хм?
     - Нет, - сказал я.
     - Нет - однако О! - проговорил он. - И все-таки - О! Все время О!
     Он потешался все более явно. Я решил молчать.
     - А может, мы споем? - предложил он. - Песенку. Например, такую: "Жил-был у бабушки белый Бараннчик". Ну? Нет? Тогда, может быть, другую: "Динь-дом-бом! Дом..." Вам это знакомо?
     Он выдержал паузу.
     - Твердый, - проговорил он наконец, обращаясь к коробке с пуговицами. - Твердый, гордый и надменный. Эх, пущай ведут на муки! Никогда я не признаюсь! "Человек есьмь!" А тут ведь ничегошеньки, тут только пилатики, и хоть бы крест... Но ведь нет! Мы не можем ничего, совсем ничего не можем. Мы ведь другое... Крестик на дорогу!..
     Я не шевелился. Он снова принялся обрабатывать пилкой ногти, прикидывая, далеко ли им до воображаемого совершенства, подпиливал, подравнивал, поправлял, наконец грубовато, из-под носа, не глядя, как и вначале, бросил:
     - Пожалуйста, не мешайте.
     - Я могу идти? - ошеломленно спросил я.
Быстрый переход