Монах усмехнулся. Одними губами – глаза продолжали оставаться серьезными, даже мрачными.

– Думаешь как бы не продешевить? Не штормуй, кореш, не гони волну, на этот раз торговаться не стану. Побазарим, обсудим… Главное: ты поедешь в Россию или останешься на своей вилле? Если поедешь – продолжим базар. Откажешься – с тобой встретится мой посланец.

Тяжеловатый намек на расплату за отказ. Обещанный «посланец» – киллер. Из особой группы эскадрона. Так сказать, внутренняя безопасность, состоящая из узколобых дегенератов, убийц и палачей.

Собков задумался. Не о пустой угрозе – он свято верил в свою судьбу. Задан вопрос, на который он сам долгие месяцы искал ответ. И – не находил. Нет слов, жизнь в на берегу теплого моря в собственном особняке – настоящий кайф. Но там, в голодной России прошли его детство и юность, там – могилы родителей и Светланы, где то в древнем Владимире на Подгорной улице живет его сын, переехавший с бывшей женой из замшелого Кургана.

Киллер ощутил приступ сентиментальной ностальгии. Над которой сам неоднократно подшучивал. Твердил: у любого человека Родина там, где ему хорошо живется. Оказывается, ошибался.

Но дело даже не в сентиментальности – Собкова одолела примитивная скука. Постоянная опасность – нечто вроде адреналина. Усиливает сердцебиение, будоражит сознание, не дает ему по стариковски дремать. А что может быть радостней, чем удачный выстрел? И шелест баксов, полученных после покушения.

– Почему молчишь, Пуля? – недовольно проворчал командир «эскадрона смерти», отставляя в сторону рюмку и сильными пальцами разламывая на две половины краснобокое яблоко. – Сам же говорил: поистратился, а теперь… Да или нет?

– Не знаю, – честно признался Александр, глядя в окно. На дремлющий

в море теплоход. – Понимаешь – я меченный, не успею пересечь границу 

повяжут. Слишком много на мне кровушки и смертей.

Седоголовый прожевал яблочную дольку, аккуратно промокнул губы накрахмаленной салфеткой. Поднялся и, разминаясь, заковылял по гостиной. Говорил на ходу, не глядя на собеседника. Будто уговаривал сам себя.

– Я замаран не меньше тебя. Если не больше. Десять лет на ушах – не шутка. А вот гуляю по матушке России, хаваю что повкусней, чифирю вволю… Пасут? Да, пасут, но пока банкую я и надеюсь долго еще стану банковать. А ты раскис. Не фрайер же – в законе, а базаришь как детсадовкий малец…

Пуля не знал сколько невинной крови пролил Монах, скольких авторитетов либо ментов он замочил. Скорей всего, красуется. На самом деле сидит где нибудь в захоронке и отправляет на «дело» завербованных киллеров.

– … а то, что ты – меченный, тоже не штормуй. Сведу с одним лекарем, обработает твою фотку так, что ни один сыскарь не узнает.

– Было уже, «обработали». С помощью Голого. Два с половиной месяца парился в изоляторе, случай помог – бежал…

Память услужливо нарисовала картинки из далекого прошлого.

Монах занялся салатами. Соорудил из десятка тарелочек огромную порцию. Не предлагая хозяину, влил в себя еще пару рюмок водки…

Приемная специалиста по косметической хирургии в Тюмени. После очередного побега Пуля беседует с Голым. Дружелюбно держит его под руку. Почему бы не проявить дружелюбия к человеку, который свел беглеца с умелым лекарем, пообещал заплатить за операцию?

Неожиданно врываются сыскари и омоновцы. Голый торопливо протягивает руки под ментовские браслеты. Александр пытается сопротивляться – сбежавших зеков менты не жалуют.