Мамаша вкатила коляску в под"езд. Подальше от непонятного клиента

Кажется, выявленные топтуны отработаны. Пусть теперь докладывают начальству о наглом мужике, пасти которого им поручено. Экскиллер оглядел улицу и вошел в под"езд. Он знал: слежки все равно не избежать. Вместо старичка на скамейку сядет полупьяный бомж, вместо мамаши появятся влюбленные, торговку фруктами и овощами заменит нищенка с иконкой.

Просто тешил свое самолюбие.

Встретивший его вымученной улыбкой фээсбэшник подтвердил самые худшие опасения. Итак, приговор вынесен. Дело за выбором расправы и исполнителями. Александр постарался избавиться от разнеженности, сконцентрировал недюжинную свою волю. Незаметно для капитана проверил готовность «диктатора». Пока под рукой оружие, бояться ему нет нужды.

– Здорово, «мененджер»! – с веселой улыбкой беззаботного человека поздоровался он. – Что то видок у тебя страшноватый. Как говорят, краше в гроб кладут… Уж не приключилось ли что с Петькой?

Прозрачный намек на спасение сына Николай Семенович встретил болезненно

– поморщился, нагнал на лоб морщины.

– Здравствуй, Пуля… С Петькой – норма… Решил или все еще думаешь?

Собков обижено развел руками.

– Ты неисправим! Почти неделю не виделись и сразу – дела. Выставил бы на стол пузырь с коньяком, нарезанный лимончик с сахаром, яблочки, то се. Приняли бы на грудь по двести граммов, тогда разговор пойдет веселей – потроши, ради Бога, препарируй. Не обижусь!… Говоришь, у Петьки все благополучно?

Настойчивое упоминание имени сына капитана – попытка заставить Баянова открыться. Завершилась она явной неудачей. Фээсбэшник поставил непрошибаемую защиту. Губы крепко сжаты, в глазах – по льдинке.

– Не юли, киллер, не придуряйся. Мы с тобой – не пацаны. Говори по делу: будешь мочить клиента или отказываешься?

Собков согнал с лица придурковатую улыбочку пациента психушки. Насупился. Облокотившись на стол, взглянул в запавшие глаза куратора.

– Хочешь откровенного базара? Ну, что ж, тогда постарайся выслушать меня. Без обиды и раздражения… Первое, мочить генерала не стану. Не потому, что пожалел или струсил, просто завязал с кровавой профессией… Погоди, – резко остановил он открывшего рот собеседнника. – Выслушай второе. Даже подзаборные сявки, несчастные алкаши, жестокие костоломы хранят в прогнивших душонках чувство благодарности за сделанное им добро. Думаю, ты не исключение… Ошибаюсь?

Баянов ограничился молчаливым кивком. Говорить не было сил. Дескать, ты не ошибаешься, благодарность присуща даже безмозглым животным, тем более, мыслящим существам.

– Пойдем дальше, – ровным размеренным голосом продолжил Собков. – Добрыми поступками хвастаться не принято, но все же скажу. Если бы я не рисковал своей и без того не раз продырявленной шкурой, лежал бы твой Петька где нибудь в лесу, забросанный валежником. Или – ошибаюсь?

– Нет, ты прав, – хрипло ответил Баянов. – Но какое отношение…

– Самое прямое! Я не просил и не прошу за благородный поступок деньги. Или – слезливых об"ятий. Но ту малость, которую требую, ты обязан выполнить.

– Что за малость? – все так же хрипло спросил капитан. – Все, что в моих силах…

– В твоих, Коленька, в твоих, – умиротворенно заверил Александр. – Первая малость – убери с моего пути своих вонючих шестерок. Не дай Бог, пришибу. Вторая – организуй мне, Ксане Баниной и нашей приемной дочке Поленьке французские визы. Временные или постоянные – как говорят в Одессе, без разницы. Третяя – купи билеты на самолет до Парижа.