|
Его приятели носили имена вроде Гонко-Частокол, Одд-Забойщик, Хогу-Кот или Тим-Двенадцать-Пальцев — само собой, в такой компашке не розы нюхают. Негодяи научили Ушана воровать, вламываться в чужие дома, скрываться в толпе, прятаться в канализации, чеканить и сбывать фальшивые монеты, мошенничать и прятать награбленное добро — короче говоря, стал Ушан отпетым разбойником. Если бы в тот злополучный день судьба занесла его в пекарню или кузницу, из него вышел бы почтенный пекарь или кузнец, но в «Конечной станции» он мог стать только бандитом. Его уверяли, будто одни идиоты ходят в школу и осваивают профессию, когда легкие деньги так и просятся в руки. Нужно только чуток сноровки, крепкие нервы и немного грубой силы. То и дело кто-то из приятелей Ушана пропадал на несколько дней, а то и больше. Иные — навсегда. Ушана уверяли, будто у тех каникулы или они переехали туда, где подвернулось выгодное дельце.
Но бандит из Ушана, к огорчению его подельников, вышел плохой. Не то чтобы он ленился — совсем наоборот, просто ему недоставало воровского таланта. Стоило ему залезть в чужую сумку — та непременно принадлежала полицейскому в штатском, вломившись в чужой дом, он обязательно натыкался на спящего сторожевого пса, а фальшивые деньги пытался сбыть исключительно во время облав на фальшивомонетчиков. Бандиты уже привыкли вытаскивать Ушана из щекотливых историй. Головореза из него тоже не получилось: он не желал браться за оружие, полагая, что и так достаточно боеспособен. Ушан опускался все ниже в иерархии преступного мира Бухтинга. Наконец ему стали поручать самую немудреную работу: держать лестницу, стоять на стреме, быть подсадной уткой. Так Ушан Делукка стал факелоносцем. В крупных городах Цамонии профессия факелоносца считалась довольно почетной. По ночам они провожали из трактиров домой пьяных или чужестранцев, особенно в слабоосвещенных кварталах. Встречались среди факелоносцев и разбойники: заманивали простофиль в засаду, где остальные члены шайки грабили их, а нередко и убивали. При этом факелоносец освещал место преступления. Частенько Ушан напивался еще сильнее своих жертв, тем более что всегда носил при себе бутылку шнапса. Никто не учил его справедливости, но каждый раз, освещая факелом черные делишки мнимых приятелей, он чувствовал себя виноватым. И только крепкий «Ушан» помогал заглушить вину. В ту ночь, когда его судьба круто изменилась, Ушан был пьян как никогда. С трудом отыскал он условленное место. Стоял и смотрел, пока банда шестерых псовичей, в чьи лапы то и дело попадался какой-нибудь недотепа из «Конечной станции», грабила очередную жертву. Ею оказался богатый крестьянин из окрестностей Бухтинга, пьяный толстый полугном, засидевшийся глубоко за полночь, отмечая удачную продажу скота. Заметив засаду, бедняга еле-еле вытащил шпагу из ножен, но тут же получил удар по руке, и оружие с лязгом грохнулось прямо под ноги Ушану. Тот инстинктивно поднял шпагу, как из вежливости поднимают уроненную кем-то вещь. Никогда прежде он не видал шпаги. Едва Ушан Делукка схватил оружие, как с ним произошла разительная перемена: рассудок его впервые за пять лет прояснился. Весь дурман словно перетек в шпагу, и та заплясала в воздухе, как пьяная. Вырезав из тумана полумесяц, Ушан стер его острием шпаги. Затем пятиконечную звезду. Птицу в полете. Очертания бегущей лошади. Ушан рассмеялся. — Эй, глядите-ка, что я умею! — Отстань! — рявкнул один из псовичей. — Заткни пасть! — подхватил другой. Ушан будто сбросил бремя с плеч. Ему вдруг все стало ясно, как никогда в жизни: до сих пор он все делал неправильно. Ушан рассмеялся. — Вжик, вжик, вжик! — подражал он свисту шпаги. — Шестеро на одного. Нечестно. А ну пустите его! Псовичи недоуменно переглянулись. Крестьянин растерялся не меньше. |
