Даже стоя на задних лапах, вольнертингер был на голову ниже своих врагов, но, оказалось, не уступал им по силе. Остальные четверо циклопов стояли, как пригвожденные. Они-то считали себя самыми сильными созданиями в мире, непобедимыми полубогами, были уверены, что тягаться с циклопом под силу только другому циклопу. И тут появляется это существо, намного мельче и явно слабее их, и вот уже четверо циклопов, в том числе сильнейший, повержены. Те двое, которым Румо вцепился в глотки, катались по площадке в луже крови. Их сородичи, наблюдавшие сцену с соседних скал, подняли дикий рев и бросились прятаться в пещерах.

Наконец один из четверых оставшихся главарей вышел из оцепенения. Еще раз бросив на Румо взгляд, исполненный ужаса, он удрал в глубь острова, протиснувшись сквозь расщелину в скале. Трое остальных, не двигаясь с места, наблюдали неслыханное происшествие: впервые циклоп от кого-то убегал. Растерянно переглянувшись, одноглазые кинулись врассыпную.

Румо ненадолго задержался под дождем, вдыхая свежий морской воздух. Барабанный бой и рев рожков смолкли. Вольпертингер запрокинул голову и подставил открытую пасть шумным каплям дождя, чтобы смыть кровь. Затем, встав на все четыре лапы, он длинными скачками бросился в расщелину, в погоню за циклопами.

Смейк прислушался. Звуки циклопьей музыки внезапно оборвались — верный признак того, что вольнертингер выполнил пункт первый плана. Сперва он жалел, что не увидел такую великолепную битву (да еще проведенную по его плану!), но в конце концов радость оказалась сильнее. Смейк медленно поднялся на поверхность. Половина воды из ямы расплескалась, и до края оставалось не меньше полутора метров — почти непреодолимая преграда для растолстевшей неповоротливой туши. Но Смейк прижался жирным телом к каменной стенке и, крепко присосавшись к ней, пополз вверх. Словно гигантский слизняк, он с хлюпаньем взбирался по стенке ямы. Тяжело дыша, Смейк перевалился через край и огляделся. Качка уменьшилась, и среди пленников пещеры повисла напряженная тишина. Смейк снова прислушался. Сейчас начнутся крики.

Циклоп, первым обратившийся в бегство, остановился в потемках, зажав левой лапой кровоточащую рану и спрашивая себя: что он сделал не так? Ведь он никому не желал зла — за что ему такое наказание?

Циклоп всегда старался вести простую богоугодную жизнь. Просыпался поутру, завтракал (визжавшим поросенком, вопившим гномом, брыкавшимся осьминогом или кто там попадался в лапы), дремал на солнышке до обеда, просыпался, обедал, ложился еще немного вздремнуть, ужинал и спускался в пещеру, где засыпал на всю ночь, убаюканный качкой. Иногда охотился с сородичами на китов: стоило киту заплутать между скал плавучего острова, одноглазые бросали в него гарпуны. Когда Чертовы скалы прибивало к берегу, циклопы отправлялись на сушу за добычей. В ушах у него до сих пор раздавались вопли жертв, пойманных во время последней высадки. Циклопы любили петь и смеяться, сам он играл на ракушке. Что это были за чудные безоблачные деньки!

Из глаза циклопа выкатилась крупная слеза. Вот он стоит в потемках, сердце бешено колотится, а где-то поблизости бродит привидение.

Конечно, бывало, он до полусмерти избивал других циклопов, а кое-кого даже отправил прямиком к богу-солнцу, в горы, что летят над водой. Но это его право, ведь он один из главарей!

Циклоп вдруг вспомнил своего товарища Оха. Тут не поспоришь: с ним он расправился жестоко, да уж! Но тот сам виноват: нечего было занимать его любимое место на солнышке. Главарь молотил Оха по физиономии, пока у того не отвалилась челюсть, а потом так бил по голове, что сородич лишился глаза.