Что, если это дух Оха пробрался в пещеру и жаждет ужасной мести? От него всего можно ожидать — злопамятный черт! Но где этот тюфяк взял такую невероятную силищу? Неужто на летучих горах? А почему принял облик белого пса? С другой стороны, если это и впрямь Ох — призрак он или нет, — с ним можно справиться.

Ни разу еще в голове у циклопа не вертелось столько вопросов и мыслей разом. Почему сердце колотится так часто? Что это за тягостное чувство, отчего дрожат колени и бросает в пот? Что это ползет там по стене — его собственная тень или Ох? Что это у него на шее? Лапа? Зубы?

В темноте послышался хруст костей, и Румо спрыгнул со спины циклопа, безжизненно рухнувшего на пол. Если его душе и впрямь полагается вознестись на летучие горы, она попадет в жуткую грозу.

Темнота разливалась по тоннелям Чертовых скал. Увлеченные диким пиршеством, циклопы забыли позаботиться о ночном освещении, лишь кое-где горели одинокие факелы. Будто чужие в собственном доме, одноглазые пробирались в потемках на ощупь. У каждого факела собралось по нескольку циклопов, они рассказывали друг другу о призраке, который спустился на Чертовы скалы и теперь бродит по тоннелям и убивает всех подряд. Одни говорили, будто призрак обращается невидимкой и появляется сразу в нескольких местах. Он умеет колдовать, уверяли другие, и вдобавок летать. Третьи предположили, что с летучих гор к ним спустился бог мести, порождение молнии: маловато они поклонялись богу солнца.

Но большинство одноглазых беспорядочно слонялось поодиночке. Стоило двоим циклопам столкнуться в потемках, как начиналась жуткая потасовка, и выживал лишь один. В эту ночь одни чудовища перебили друг друга, другие в отчаянии бросились в море, где их поджидали хищные рыбы, привлеченные кровью раненых.

Румо с удивлением заметил, что свет ему не нужен: он видел носом. Темноту заполняли разноцветные волны и тонкие нити запахов. Во мраке ночи вольпертингер чуял, где стучит от страха сердце, где выступила капелька пота. До Румо доносились запахи ужаса и отчаяния. Ему даже казалось забавным выслеживать циклопов, обливавшихся потом. Там, где протопал циклоп, Румо чувствовал широкую, крайне неприятно пахнувшую желто-серую полосу. Ступая, будто по ковровой дорожке, в конце ее Румо непременно натыкался на циклопа, тот дрожал от страха в полной темноте и не подозревал, что ему грозит. Внутренним взором Румо видел, как бешено колотится сердце одноглазого. Раздавался свирепый рык, затем — отрывистый вопль, и очередной циклоп безжизненно оседал на пол. А Румо брал новый след.

Но не все давалось легко. Циклопы, хотя и перепугались, трусами не были, а от отчаяния силы их удвоились. Порой доходило до потасовки, если Румо не удавалось уложить противника первым ударом. Гора мускулов неистово молотила кулачищами в темноту, а вольпертингер уворачивался от ударов. Румо полагался только на свое проворство. Проскочив между лап циклопа, он перегрызал тому сухожилия под коленом или вцеплялся прямо в глотку.

Натыкаясь сразу на нескольких циклопов, собравшихся у факела, Румо, разумеется, избегал драки. Ненадолго показывался, скалил окровавленную пасть, рычал и вновь исчезал во мраке, чтобы напасть на одноглазого, блуждавшего поблизости в одиночку. Вскоре все ходы в скалах оказались завалены мертвыми, умиравшими или тяжелоранеными циклопами. Их вопли наполнили тоннели, вселяя ужас в сердца уцелевших. Впервые циклопы на собственной шкуре ощутили смертельный страх: постоянное ожидание того, что в любую минуту какая-то несокрушимая смертоносная сила оборвет твою жизнь. А ведь пленники пещеры день за днем испытывали на себе это жуткое состояние.

Румо крадучись пробирался впотьмах. Вскоре вольпертингер знал систему ходов, пронизывавших Чертовы скалы, лучше любого тупоголового циклопа.