Ее голос дрогнул от ненависти, но капитан Жюно принял эту дрожь за признак готовых вырваться на волю слез. Он заколебался, ощущая сильнейшую неловкость и острое желание махнуть рукой на всю эту нелепую историю: война есть война, здесь случается и не такое. Зачем он, в самом деле, мучает несчастную девочку? Ей и без того не позавидуешь…

Капитан встал и почтительно поклонился княжне.

– Сударыня, – сказал он, – позвольте принести вам свои извинения за этот допрос. Вы должны понять, что я руководствовался исключительно интересами императорской службы, в остальном же я остаюсь вашим покорным и преданным слугой. Сейчас вы можете отдыхать. Единственное, о чем я хотел бы вас покорнейше просить, это не покидать отведенного вам помещения без моего ведома вплоть до нашего прибытия в Москву.

– А вы не боитесь, что в таком случае мое заточение затянется навеки? – не удержавшись, уколола его княжна. – По-моему, вы рано начинаете делить шкуру неубитого медведя.

– Этот русский медведь находится при последнем издыхании, – подавляя зевок, махнул рукой капитан. – Еще одно сражение, и ваш император запросит мира. Вам осталось терпеть совсем недолго, принцесса.

– Этот медведь, – сказала княжна, – не раз удивлял охотников, которые, как и вы, считали его своей добычей. Будьте осторожны, капитан, иначе ваше удивление будет совсем коротким.

– Ах, увольте, принцесса! – воскликнул капитан, заметно раздражаясь, но все еще довольно учтиво. – Я обожаю беседовать с женщинами, но когда они начинают рассуждать о политике, меня берет смертная тоска. Может быть, это звучит неучтиво, но это правда. Гений Наполеона непобедим, и это все, что я могу ответить вам на ваши слова о русском медведе. Прошу вас, ступайте в свою комнату. Мы выступаем на рассвете, а вам, по вашим собственным словам, необходимо отдохнуть. Да, и не удивляйтесь, увидев возле своей двери часового. Я делаю это для вашей же безопасности.

– Так я пленница?

Капитан Жюно в ответ лишь пожал плечами и отвернулся к темному окну, за которым, еще невидимый отсюда, уже потихоньку занимался ранний летний рассвет.

Глава 14

Вацлав Огинский вовремя почувствовал, что его лошадь падает, и успел соскочить с седла, не дав ей придавить себя.

Лошадь была еще жива, но, несомненно, умирала. Она смотрела на Вацлава взглядом, полным молчаливого упрека и тихого удивления, словно пыталась и никак не могла понять, что такое с ней сделали и, главное, за что. Вацлав поспешно отвернулся, чтобы не видеть этого взгляда, и, прихрамывая, зашагал по дороге, тонувшей в сгущавшихся сумерках. Первое время он еще оглядывался, опасаясь погони, но потом убедился, что его никто не преследует, и пошел ровнее.

За каждым поворотом дороги ему мерещился кузен, который поджидал его, держа в поводу запасную лошадь. В шуме собственного дыхания и мерном звуке ударявшихся о дорогу подошв ему слышался лошадиный топот и оклики вернувшегося за ним Кшиштофа. Обнаружив, пусть и не сразу, его исчезновение, кузен просто не мог не вернуться. Но поворот сменялся поворотом, очередная верста заканчивалась и начиналась новая, чтобы тоже в свой черед закончиться, а Кшиштоф все не появлялся.

Постепенно владевшее Вацлавом удивление сменилось тревогой. Поведение кузена казалось ему необъяснимым: ему и в голову не могло прийти, что его попросту бросили на произвол судьбы. Сотни опасностей, которым мог подвергнуться ускакавший вперед Кшиштоф, представлялись ему.