|
— Поначалу я не хотела браться. Потом решила, что это мой долг. Долг перед Мариною. Ну, осветить ее такой, какой она была на самом деле. Мне даже думалось тогда, что она повесилась с одной лишь целью — доказать миру однозначность своей принадлежности к поэтам. У нас ведь — ты знаешь — один из необходимых атрибутов творческой личности — это ранняя трагичная смерть. Это как трактовка образа Иуды в стихах Квливидзе. Знаешь песню «Монолог Иуды»? Иисус сказал, что один из учеников предаст его, поцелуем выдав стражникам. Но никто не собирается предавать — Иуда же видит это. И вот, он понимает, если пророчество Иисуса не сбудется, люди перестанут верить в него. А пророчество и не собирается сбываться. И вот тогда Иуда решается на этот страшный шаг. Он предает Учителя, чтобы показать, что пророчество сбылось. Он стршано мучается, но решает: «Пожертвовать Исусом-человеком,/Спасая этим Господа-Христа.» Так и Марина, жертвует Мариной-человеком ради Марины-поэта. Ей кажется, что иначе никто не признает в ней гения. Глупая мысль, слабенькая. Время судит о поэтах по написанным ими вещам, ведь когда доходит ход до его суждения — все они (и те, что трагично и скоропостижно, и те, что своей смертью и безболезненно), все они в равной степени мертвы… Но Марина была надломлена, она не понимала этого и потому… В общем, такова была моя изначальная трактовка. А потом Лиличка принесла факты. Всплыла Черубина и история показалась в другом свете…
Артур слушал очень внимательно, кажется, я сама представала перед ним в другом свете через все эти признания. — Ты удивительно чуткое существо, Сонечка. Ты уловила суть. Пока Лиличка не забила тебе голову всеми этими выдуманными фактами, ты была очень близка к разгадке происшедшего с Мариной. На самом деле все было так: я придумал идею, набросал проект. Нашел Рыбку, который согласился стать спонсором и предложил Марину в качестве звезды. Я сразу заподозрил в ней неуравновешенность, но не отступил — я сразу разглядел чего не хватало моей Черубине: Марининой харизмы. Марининой бешеной энергии. Когда удалось собрать всех в команду, проект выстрелил. Да так, что аж в ушах затрещало. Все мы ходили шокированные. Такой популярности не ожидал никто. И вот тут у Марины начались капризы. Она поняла, что покорение толпы — реально. Она не хотела уже покорять Черубиновскими примитивными текстами, не хотела ходить в маске. Она мечтала о собственной славе. О своем лице на каждом канале, о своих стихах — не тех, что для проекта, а тех, что от души — в расхватываемых сборниках… С тех пор и началась наша с ней война. Я победил. Марина смирилась и решила не лезть на рожон. Уехала из Москвы. Вообще-то я понимал, что этот отъезд будет для нее губительным. Вяло попытался остановить. Она отказалась — я махнул рукой. Разберется. Ведь большая уже… Но она не могла, не могла разобраться, я дожжен был осознавать это! Ведь червь жажды славы уже грыз ее изнутри… Я заразил ее этим червем, я не пролечил вовремя… Результат мы оба знаем — повесилась. Я виноват в этой смерти… — И ты тоже? — я не смогла удержаться от улыбки. — Каждый хочет считать себя причастным, пусть даже путем виновности… — Не выдумывай, — Артур отмахнулся, потом снова занялся мною. — Но как ты точно прочувствовала ее аргументацию — стать великой. Это болезнь. Кто-то в угоду ей жжет библиотеки, кто-то — вешается… С точки зрения анатомии текста, повесть, где ты высказала бы свои первоначальные суждения о Марине была бы куда совершеннее… Может напишешь? Но не им. Для себя. Писать для себя это очень стильно. Куда ярче всех нынешних писательских проектов… — Сейчас я уже боюсь. И писать, и, тем более, писать на такую тему. Не чувствую себя вправе судить о Марине… Ведь пыталась же. |
