— Возможно и так, — растерянно подтверждает Лёва, а сам напряжённо смотрит куда-то за окно.

Тут уж я открыто прыскаю со смеху.

— Возможно! — передразниваю, — И что же ты Лёва весь у нас такой законспирированный? Отчего бы тебе честно не рассказать мальчику, что всю свою жизнь ты только тем и занимаешься, что коммивояжёришь, то есть ездишь-ездишь и ездишь до бесконечности?

По моим расчетам, Лёва должен был растеряться, должно было задеть его моё разоблачение, которое, вопреки просьбам Анечки, я всё же не выдержала, воплотила… Но Лёва меня, вроде бы и не расслышал.

— Что-то у меня на душе не спокойно, — говорит он, и смотрит на меня, как на сообщницу, так, будто за помощью к понимающим людям обращается, — Муторно сегодня как-то. Не чувствуешь?

И я вдруг понимаю, что это первая откровенная фраза, которую он произнёс при мне за всю историю нашего годичного общения. Моё, то самое, беспокойство мгновенно закипает. С чего бы это вдруг и Лёвке тоже так не по себе делалось?

— А у нас пожар сегодня был, — перевожу тему, а у самой уже руки дрожат, — Мамочкин умер. Тот, что у тебя за стенкой жил. Может, от этого?

В этот момент резкий снежный ветер распахивает окно и прямо за ним, на уровне третьего этажа отчётливо слышится мелодия. Свист, в точности воспроизводящий Пашенькино насвистывание из Мясного Леса. Я вздрагиваю.

— Опа! — Пашенька восхищенно хлопает ресницами, — Ничего себе в гости сходил!

Лёвка нервно отводит с лица прибитую ветром занавеску, подскакивает к окну.

— Твою мать! — кричит, — А разобьёшься, кто тебя хоронить будет должен!

Из-за окна показывается довольная физиономия бритоголового Гарика. Он стоит на карнизе и беззвучно хохочет.

— Руку давай! — Лёвка за шкирку затаскивает шутника внутрь, — Окно в ванной закрыл? Напустишь сейчас нам сюда пурги, Анечка ругаться станет. Вот идиотище, тут же дом старый, карнизы хлипкие!

— Испужались? — Гарик сверкает позолоченным зубом и дружески хлопает Пашеньку по плечу, — Я как твои страсти услышал, так удержаться не смог.

— Круто! — отвечает Пашенька, — Только ты одну нотку там неправильно вывел. Вот так надо.

Пашенька снова насвистывает и тут выясняется, что у Пашеньки музыкальное образование и он не только gеймер, но и клавишник, и всё это необычайно оживляет Гарика, который вообще-то классических клавишников ненавидит, и «отстреливал бы», но вот лично Пашенька ему симпатичен, и поэтому он ему будет сейчас всё про клавиши рассказывать. А Пашенька отнекивался, мол, к музыке давно уже никакого отношения не имеет, и не надо с ним так горячо на эту тему спорить.

Я смотрю во все глаза, надо бы забавляться, но Лёва всё глядит и глядит с тоскою за окно, и паника моя, его тревогой подпитываемая, растёт с каждой минуточкой.

Телефонный звонок заставляет Лёву резко вздрогнуть. Всё-таки он очень любит Анечку: он всё почувствовал заранее, но оказался абсолютно не готов.

— Поговори, — после несколькоминутного перекрикивания с трубкой, Лёва сует её мне, — Я чего-то не понимаю… Нет, — спохватывается и переводит ставшие вдруг воспалёнными глаза на Пашеньку, — Ты поговори.

Павел послушно берёт трубку.

— Да? Нет, я не родственник. Они меня попросили. Так-с, — Пашенька, не глядя на нас, бесцеремонно уходит в комнату, совершенно не помня уже о страшном Анечкином беспорядке.

— Что случилось? — я упираюсь взглядом в Лёвину беспомощность.