— Вот ты, Марина, говоришь, на завтра перенести… А есть ли оно у нас, это завтра? Обидятся, постреляют, к чертям, словно и не было нас никогда. И вас тоже перестреляют, за компанию. А почему, ты думаешь, запретили поезд покидать? Что? Многие уже уехали? И куда они денутся? Досье-то на каждого имеется. Семьи, интересы, близкие… Никак нельзя на завтра. Как спать, когда столько проблем? То есть ты, может, и уснешь… А я? Пойми, Артур подставил нас всех, и найти его — дело чести коллектива. Неужели не понимаешь?

— Вот и ищите, — отвечаю в сто первый раз. — Я про него ничего не знаю… Что пристали?

— Я б поискал, да не могу. Долги гирями пудовыми ноги к полу пригвоздили. Кандалы на мне, наблюдение и…

— Хватит, — злюсь уже не на шутку. — Артур навесил, Артур подставил… Можно подумать, вы не в курсе этих подлогов были.

— А ты, детка, не хами! — подскакивает Лиличка. — Ясно?!

Она уже полчаса, как в ярости. Сидит, кусает губы, опрокидывает коньяк в себя целыми рюмками, морщится, заламывает руки страдальчески… А сейчас, вот, не выдержала. Набросилась.

Рыбка царственным жестом приказывает ей успокоиться. Да разве ей прикажешь? Кричит, аж трясется вся… — Ты не меньше Артура тут натворила. Кто артистов разогнал? Без тебя, все еще, может, гладко бы прошло. Мы бы спонсорам концерт кабаре показали, он бы им, может, понравился, и все проблемы б с плеч долой. А теперь что? За тур уплачено, теми, за кого платили, тут и не пахнет, а те, кто их заменять должен был, свалили к чертям…

— Значит так… — Рыбка салфеткой промокает лоб и встает. — Я устал… Нужно отдохнуть…

Неужто, отпустят? Неужто, дадут выспаться? Дим, да мы их, кажется, вымотали… Ай да мы! Нет, не годятся они в настоящие следователи. Школы нет, вседозволенности недостаточно… Кишка тонка!

Вот сталинские следователи допрос сутками вести могли. Рукоприкладства не гнушались, ложными показаниями и очными ставками головы морочили. И то, оставались те, кто не ломался. Вот как Сергей Эфрон. Помнишь, я тебе рассказывала? Да, именно муж Цветаевой. Первый и единственный. У нее любвей было много, судьба — одна. Несмотря на долговременные разлуки и разницу во взглядах на жизнь. Да что ты вопросы такие дурацкие задаешь?!

Да, дети — все трое — от него. Почему трое? Давай считать. Ирина — умершая от голода в три годика. В двадцатом году Марина Ивановна оставила обеих дочерей в приюте — это был единственный шанс развязать себе руки и отправиться на поиски хоть какого-то устройства. В ближайшее же время Цветаева собиралась забрать девочек обратно — вот только чуть-чуть наладить быт и… Потом Аля заболела и Марина Ивановна, забросив все, взялась ее выхаживать. И вот тогда смертельно перепуганную за здоровье старшей дочери, Цветаеву настигает известие: Ирина умерла от истощения. No coment.

Третьим был сын Георгий, для домашних — Мур. Желанный, обожаемый, у природы выпрошенный… Пять лет прошло с момента смерти Ирины, тринадцать — с рождения Ариадны. Семья Эфрон три года уже жила во Франции. Ах, как хотела Цветаева сына, как много думала о нем, какую прочила судьбу! И бог дал. «Маленький Марин Цветаев», — говорил о Муре Сергей Яковлевич. Георгию было четырнадцать, когда мать привезла его в СССР.

У Марины Ивановны попросту не было другого выхода, она не могла не поехать… Муж и дочь, страстно мечтавшие о возвращении на Родину, уже уехали, и Марина стала изгоем в эмигрантской среде.