Дом, познакомься — Димка. Димка — это дом. Буду рада, если подружитесь. Извините, вчера не представила. Просто сил не было. Помните же, пришла, с соседями по коммуналке своей парой фраз перекинулась и вырубилась…

Кстати, Димка, с соседями что-то не то. Чувствуешь? Слышал, соседка Масковская мне только что сказала горестно «Доброе утро, Мариночка!» А ведь всегда терпеть меня не могла! Изводилась, что держусь королевою, мужчин у себя принимаю, и к телефону иногда в футболке «жопу видно» выскакиваю. Не могу понять, к какому месту ум прикладывать, дабы понять, что тут творится. Напиши мне, Димочка, подскажи, что ведаешь…

— Марина, Марина открой, разговор есть! — в дверь скребется соседка Волкова. Ногтями по деревяшке шерудит, и голосом зов сопровождает. Ну кошка-кошкой, даже смешно.

— Иду!

Спасибо, Димочка, прислал разъяснителей. Если ты всякий раз на мои просьбы так оперативно реагировать будешь, мы с тобой непобедимой командой станем! Знаешь, я очень рада Волковой — и чайник уже закпикел и отщелкнулся, и тортик Киевский на столе изрезанный (попсеем, куда ж без этого). Она — человек прямой. Разъяснит про Масковскую, да и вообще расскажет, что у нас тут творится.

— Слушаю! — улыбаюсь, пригласив к столу.

— Расселяют нас, Маринка. Борются с коммуналками.

— Глобально борются? — не верю своим ушам, — Личное жилье, что ль, каждому?

— Нет, не глобально. В масштабах отдельно взятой квартиры. Видала, первый этаж фирма выкупила? Им вот наша квартира и приглянулась под бухгалтерию. — Волкова торт не ест. Не от диеты — от безработицы. Что-то там с ее работой не заладилось, ошибка какая-то промелькнула, штраф выгорел. Потому последние три месяца — это я от Масковской еще до отъезда в тур узнала — вся зарплата нашей коммунальной главнокомандующей на погашение долга уходит.

— Я, если можно, дочке возьму, — говорит просительно, а потом добавляет, будто я не помню — Стасечке…

Мои заверения в вечной симпатии к девочке-Стасе вместе со мной и тортом быстро перемещаются в комнату Волковой. Здесь всегда было патологически прибрано. Дело не в том, что можно было ходить босиком, и грязная посуда не попадалась на глаза, — на таком у меня и у самой пунктик, дело в наличии у каждой вещи строго отведенного места, в полном отсутствии пыли, в книгах, несмотря на регулярное перелистывание, расставленных упорядоченно…

— Стася! Что же ты? — с дочерью Волкова строга и решительна. — Чьи кубики на полу? Поедание торта откладывается до времен лучшего поведения. Трёхлетняя Стася насуплено вздыхает и принимается расставлять игрушки по местам. Огромные голубые глаза чуть на выкате, поднимаются на меня. Смотрят виновато и задумчиво.

— Не мои, — на вопрос девочка отчего-то отвечает мне, а не задавшей его матери. — Не мои кубики, а другой Стаси, плохой, той, что с каплизами. А я — холошая… — и тут же, вдруг без малейшей паузы: — Мам, а мы в садике лычим… Смотли, я лычу: Р-р-р-р! Р-р-р-р! Не лычала та длугая Стася, с каплизами…

На ум тут же приходит маленькая дочка Цветаевой. Аля Эфрон. Ариадна Сергеевна о раннем детстве вспоминает так заразительно, что долго еще всех вокруг равняешь по ее историям. У трехлетней Али тоже иногда гостил каприз. Приходил внезапно, поселялся где-то за щекой, безобразничал. Сереженька — в раннем детстве Аля называла родителей так, как они сами обращались друг к другу: по именам и ласкательно — подходил тогда к Але, доставал из-за ее щеки каприз — /такой маленький, что его даже не видно/ — выбрасывал его за окошко, и … Аля сразу становилась послушной девочкой.