Рыбка полез в вагон. Обхохоталась так, что даже картинки твоей гибели на миг из гловы вылетели, пока наблюдала, как Рыбка галантно сгибается поплам, отставляет в сторону пышный зад и нелепо тянет руку вниз, чтобы помочь Лиличке взойти по ступеням. Ну правда смешно, Дим! Жаль, ты не видел…

И тут подъехала еще машина. Рыбкина. Тонированные стекла еще мгновение держат меня в неистовом удивлении. Кому это Рыбка свою любимицу доверил? Он же отродясь никого за руль этой тачки не пускал… Двери распахнулись и на пыльную дорогу вывалилась новая партия приезжих. За рулем — не знакомый мне тип с лицом заправского убийцы. Рядом — хрупкого вида дедуганчик с портфельчиком. С дебрей задних сидений выскочила рыжекудрая Клавдия. Бледная, растрепанная… Какое там фасон держать? Она ж не Лиличка. Без лишних демонстраций собственной значимости со всех ног к Передвижному кинулась. Я думала — на шею бросится. Но нет. Добежала, застыла, как в невидемую стену врезавшаяся, отступила на шаг и понуро побрела к остальным. Передвижной на ее появление совершенно никак не отреагировал. С показательно-радушной, совершенно не свойственной ему ранее противной улыбочкой, он спешил к гостям.

— Я ж говорил, с такой подвеской тут лучше не ехать… Зря не слушались! — разбитной водитель УАЗика поприветствовал вновьприбывших. — Мы уж испужались, что вы заплутали там…

Джентельмены из рыбкиного авто, ни слова не говоря, зашли в поезд. Передвижной лично закрыл за дорогими гостями дверь.

— Что за люди?! — развёл руками водитель. — К ним и так, и эдак, а они с тобой, как с прислугою… Тьфу! Я вон на прошлой неделе два раза председателя нашего кооператива возил. И ниче, разговаривал со мной мужик по душам, не брезговал. Тьфу!

Наши кинулись утешать стенающего и распрашивать, что это за места, и где тут можно найти магазин.

— Марин, ты знаешь их, да? — верной тенью за спиной вырос посланник Зинаиды — Малой. Вот ей Богу, ходил бы он так за мной по пятам по собственному усмотрению, а не от примовских науськиваний, влюбилась бы. Просто ради разбиения образа вдовствующей страдалицы отдалась бы, шутя. А так что-то не хочется. Слишком уж Малой стал подкаблучным — Зинаида приручила. Даже Валюшу свою забросил, чтоб опекой меня окружить. — Ты их знаешь?

— Знаю, — ответила с честной досадою, чем еще жестче утвердила имидж страдающей вдовы. — И они меня, увы, тоже. Ох, чует мое сердце, снова все не к добру…

Сложно, Дим, сформулировать, что чувствовала я в тот момент на самом деле.

Несовместимое совместилось. Миры смешались, чистокровные локации поддались вырождению. Помню, что моментально вспомнила о бесчинствах княгини Ольги, и усмехнулась, мол, теперь понимаю ее прекрасно: и сама бы сейчас с удовольствием пару-тройку послов живьем в землю закопала. В мой мир! В мой — собственноручно выбранный, в качестве укрытия от этой шоубизнесовской братии сооруженный — и вдруг так нагло врываются призраки прошлого.

С другой стороны, мне вдруг резко стало легче. Во-первых, враг теперь был не внутри меня, а снаружи — резал не угрызениями совести и мыслями типа «а вот если бы я тогда поступила не так, все были бы живы», а вполне конкретным неправомощным вторжением в мою жизнь — а, значит, существовали вполне земные, реальные способы от врага этого отделаться. Во-вторых, не права была Зинаида, утверждая, что «женщина с прошлым» это плохо. Если за мной приехали, если меня ищут и помнят… Значит, я существую. Значит, стою чего-то. А мне сейчас так важно было ощутить это.

Но ревизоры, как выяснилось, приехали вовсе не за мной. Ожидаемого прихода гонцов, объявляющих: «Марина, вас вызывают», не последовало.