|
Увез в деревню, к своей жене. Там и возможность прокормиться была, и главный врачеватель — природа. Понятность быта, простодушное радушие окружающих, бескрайность окружающих просторов — все это лечило. Но не излечивало. Воспрявший духом Хлебников все равно оставался безнадежно больным человеком. Его лихорадило, ноги отказывали и опухали, вскоре он уже не передвигался. Угасал на глазах, уходил в мучениях, неизменно говорил «неприятно» вместо «больно», хотя глаза просто вылазили из орбит от мучений при каждом движении. Писал: «Я знал, что у меня выдержит дольше всего голова и сердце…»
Свезли в больницу, дежурили попеременно, поддерживали, чем могли. /К белым халатам снова, /Верили в силу слова, /Были на все готовы: / Вот вам и кнут, и лесть. / Долго скербли остатки, / Корчились, мол «все гладко», /Богу носили взятки. / Зря — у него все есть./ Доживал последние дни один из величайших поэтом серебренного века, а мир (кроме отдельных людей)оставался скептически равнодушен. А художник? Хлопотал, изводился, слал СОС в телеграммах и… рисовал. Набросок за наброском, по шесть часов в палате умирающего. Потому что — каждому свое. Поэту — уходить, смерти — убивать, а художнику — успеть запечатлеть. В предсмертных мучениях человек становится настоящим, природным… И пройти мимо этой потрясающей искренности художник не мог. Как страшно читать его записи: «На зов мой не отвечал и на касание не реагировал никак. Напряжение в дыхании заметно ослабевало. Правая рука трепетала. Я делал портрет» … «Велимир ушел с земли в 9 часов 28 июня 1922 года… Дописывал портрет уже с мертвого». Впрочем, я отвлекалась. Не хмурься, Дим, опять своими поэтами третирую, но ведь в тему же… Каждый занимается своим. Умирающий — умирает, художник — рисует… Проигрывающий — проигрывает, специалист использует это… Наверно, и из смерти моей Артур сделал бы показательное шоу, а потом, призывал бы мою душу, как я твою сейчас. Только я — просто чтоб потрепаться, а он — чтоб непременно получить оценку красоты содеянного. В общем, помню, что Артур страшно кичился тем, как лихо прокрутил всю эту аферу с нашим туром. — Неплохо, — я даже похвалила. Хоть без особого вожделения, но с улыбкой. Просто из вежливости. На самом деле никакого особого подвига в тех его поступках не наблюдаю… Подумаешь — нашел способ всех обмануть и добыть для конторы новые прибыли. Фууу. И потом, никто ж от этого особо не пострадал, это ж все жалкие мелкие игры, в сравнении с Ринкиными изощрениями… Эх, Дим, Дим… Только сейчас поняла — ты всю жизнь обожал всевозможные аферы и красивые махинации, и в результате пал жертвой одной из них. С письмом и свиданием — это Ринкин вклад, с машиной, внезапным Ринкиным срывом и всем остальным — это уже кто-то свыше постарался. Забавно. Каждому — по потребностям, да? — Так вот, — продолжал Артур. — Выходит, я виноват в том, что все это происходит. Ну, тур этот… А раз я в сборище виноват, то я и должен тебя из него вытащить. — настаивал Артур. Возражать я ему тогда не стала. Потому что сил на разговоры не имела, а уж на разговоры с одержимыми — так и подавно. Я же самолично в штабе у организаторов была, меня ж Ринка рыжей Клавдии Петровне порекомендовала… Не хочет же Артур сказать, что сам все это подстроил, и Ринку в нужный момент за язык потянул? В чем он виноват-то? Очередное, выходит, совпадение… — Да не совпадение! Следил я за тобой. Ты же знаешь, от нас просто так не уйти. Это ты мне идею с туром преподнесла. Я как узнал, что ты в него собираешься, так и призадумался. Идея мне понравилась. На предвыборных агитациях все знаменитые аферисты современности громадные деньги делали! — Например? — внезапно мне захотелось вернуть Артура с небес на землю. |
