Из толпы послышались крики: «Не долго ей осталось», «Мы подсобим государь» и опять здравицы и славословия. После того как городская депутация удалилась барабаны сначала выдали тревожную дробь, а потом стали дружно бухать в такт сердцу. Пред мои очи предстали, одетые только в исподнее Чернышов, пара его подручных, а также пятеро профосов Преображенского и Семеновского полков.

Почиталин развернул свиток и громко начал зачитывать преступления указанных лиц. Чернышов с помощниками обвинялись в измене и передаче врагу сведений, содержащих военную тайну. Ирония была в том, что только благодаря этим сведениям удалось заманить Орлова в ловушку, так что это была скорее заслуга бывшего полковника, а не его вина. Но об этом ему знать было не положено.

Чернышов в свою защиту ничего сказать не мог. Только повалился на колени и стал просить пощады. Рядом с ним так же опустились два его подчиненных и присоединились к мольбам. Но моего милосердия они не дождались. Предателей следовало казнить. Это был сигнал прочим колеблющимся. Так что по моему знаку их поволокли к виселице и споро вздернули под громкий вздох толпы.

Орловским палачам вменили в вину казнь сорока девяти пленников, в том числе и отрока тринадцати лет отроду. Почиталин громко зачитал выдержку из письма Максимова по результатам вскрытия тел. О том сколько костей было переломано у пленников и какие им при жизни были нанесены увечья. Кроме того, он живописал корабль мертвецов, что соорудили эти упыри.

Народ, слушая обвинение гудел и заводился. Слышались крики: «смерть им», «повесить».

Один из обвиненных гвардейцев, чувствуя уже дыхание смерти, истерично заорал:

— Государь. Не виноваты мы! Мы только выполняли приказ Орлова! Это он, ирод, виноват!

Да. Фраза очень знакомая. Правда из другого времени. И тамошнего главного негодяя по — другому звали. Но нет. Не пощажу. Это тоже сигнал тем, кто надеется прикрыться от меня двоевластием.

— Выполнение преступного приказа не освобождает исполнителя от ответственности — громко произнес я, Почиталин через берестяной рупор продублировал народу — Орлов свое получит сполна. А вас я признаю виновными и повелеваю казнить.

После моих слов, профосов так же оттащили к виселице и, под барабанный бой, вздернули рядом с Чернышовым. Толпа на это отреагировала с еще большим энтузиазмом. Видать художества палачей Орлова всех впечатлили.

Настала кульминация дня. На площадь вывели самого фаворита. Вели его как бешеного зверя. На шее у него был ошейник, с двумя цепями, натянутыми спереди и сзади. Его руки солдаты так же оттягивали в разные стороны. Особой нужды в этом не было, но такую картинку предложил Шешковский, и мне она понравилась. Будет что литераторам и историкам будущего посмаковать — я лишь жалел, то не взял из Нижнего своего штатного живописца. Тот заканчивал картину Взятие Казани.

Почиталин опять развернул свиток и стал зачитывать список прегрешений подсудимого. Там было очень много пунктов. В числе самых безобидных было принуждение к половому рабству, свидетелем чего выступала мещанка Ростоцкая. А большинство обвинений касалось сожженных деревень и повешенных по приказу Орлова крестьян Тульской, Московской, Ярославской и прочих губерний, куда добирались его карательные отряды. Вишенкой на торте было обвинение в покушение на убийство государя императора Петра Федоровича, то бишь меня.

Орлов, медленно закипавший во время перечисления своих грехов, сорвался и заорал:

— Да какой ты царь! Ты кандальник Емелька Пугачев. Нет никакого царя Петра Федоровича. Я сам собственными руками его придушил в Ропше. Не верьте ему люди православные! Это самозва…

Орлов задохнулся от могучего удара в живот. Ему заломили руки и сунули кляп в рот. Народ зашумел, загудел. Все уставились на меня, ожидая что я отвечу.