– А они, шепелевские бывшие, наших человек с пяток из-за той мельницы укокошили. Да еще из-за лужка, который поповский, человек трех… Что жа это за порядок такой? Одно смертоубийство…

– Ну, а вы, детушки, что же? – я задал глупый вопрос – Так и стерпели?

Староста помялся, потом визгливо ответил:

– А мы ихних тоже бьем, где попадет. Не замай наших, ивантеевских! Каки таки права имеете?

Маша подошла, взяла меня под руку. Деревенские девки завистливо на нее посмотрели, Никитинские охранники отвели глаза – похоже о наших отношениях уже известно окружению.

– Из-за нашего законного добра, то есть. Ай так спущать да разбой терпеть? При господах натерпелись, будя!

Мне стало на мгновение страшно. Вот он русский бунт – во всей красе. Бессмысленный и беспощадный. Справлюсь ли я? Получился ли обуздать этого зверя и заставить служить собственным целям?

– Вот что детушки! – я влез обратно на Победителя, повысил голос – Жить по-новому это не токмо жить без барей. Это еще и по закону! Вашего уездного урядника я прогоню с должности. За бесчинства, что он попустил. А вы, ежели хотите моих милостей и доброго отношения – идите к судьям в Оренбурге. Там решат, как быть с мельницей. По закону!

* * *

Миновав Бугурусланскую слободу, мы подошли к Бугульме. Уже на подходе к крепости, нас встретили первые разъезды башкир. Всадники в пестрых халатах восседали на степных лохматых конях. Вооружены они были частью длинноствольными ружьями с мултуками и подсошниками, а больше копьями, кривыми саблями и луками. Пестрые колчаны, полные оперенными стрелами, болтались у луки каждого седла. Впереди один из башкир вез длинный шест с перекладинками, к которым были подвешены белые и черные конские хвосты, алые и синие ленты, погремушки и колокольчики.

– Бачка-осударь! – закричали всадники, потрясая копьями.

Для торжественной встречи я облачился в казакин из алого сукна, надел шаровары из ярко-желтого китайского шелка и красного сафьяна сапоги с загнутыми концами. Казакин был перетянут голубой муаровой лентой, за ней торчали ручки дорогих турецких пистолетов и кинжалов, принесенных мне в дар Перфильевым от «яицкого казачества».

У самой крепости шло какое-то копошение – пара десятков обритых мужчин в рваных мундирах пытались чинить частокол на валу. Их охраняло несколько мушкетеров с красными повязками. Мясниковские из 2-го оренбургского полка. А вот и сам одноглазый.

Бригадир подскакал ко мне, с удивлением посмотрел на «шапку Мономаха». Отвесил поклон в седле:

– Петр Федорович, а мы уж и не чаяли!

– В дороге обстреляли – я тяжело вздохнул – Остатки корфовских бродят-колобродят.

Нам и, правда, пытались устроить засаду остатки сибирского корпуса. Полусотня верных Екатерине солдат под деятельным руководством двух поручиков дала пару залпов с опушки леса, мимо которой проходила дорога. Убили двух казаков, остановили колонну. Боковых дозоров у нас не было из обширных сугробов, зато было три капральства на лыжах. Они быстро вышли в тыл кофровским, начали перестрелку в лесу. Мы подтянули пушки, дали залп. И я тут же послал в атаку сотню Чики. Дело было решено – в живых не осталось никого.

– Мы тут також наломались – Мясников кивнул на работающих колодников – Я не стал казнить офицерье, пущай отслужат грехи свои на работах городовых.

– Отказники?

– Все как один.

Мы проехали в дом коменданта крепости, бригадир начал докладывать обстановку. Оказалось, что татары Уразова наскоком захватили уже и Кичуевский фельдшанц – будущий Альметьевск – там вообще было два капральства старых инвалидов, которые не оказали никакого сопротивления.