Думала, что та придумала… Ой! Тут все в крови.
Девушка стремительно краснеет.
– Я завтра все поменяю и застираю. Боже, как стыдно!
– Не стыднее чем быть поротым царем – усмехаюсь я.
Маша молчит, рассматривая что-то в пламени свечи.
– Это судьба! – наконец произносит она – Нам суждено быть вместе.
Я очень сильно в этом сомневаюсь, но просто закрываю ее уста новым поцелуем.
* * *
– Значит уезжаешь? – Харлова взяла мою лошадь под узды, посмотрела снизу вверх своими синими глазищами. Утром погода испортилась, повалил снег и казаки, что собирались на площади были покрыты белыми хлопьями. Девушка тоже зябко куталась в шубку, поправляла шаль на голове. Я оглянулся. Маши не было – ушла стирать наши ночные приключения. Пока ее не было, я решил не устраивать слезных прощаний. Кликнул Ивана, велел собирать казачков.
– Уезжаю.
– Со щитом или на щите? – Харлова попыталась пошутить, но получилось плохо.
– Татьяна Геннадиевна, идите в дом, здесь холодно – я поправил соболиную шапку. Подумал, что надо бы Агею заказать специальную корону ободком, которая бы подходила к головным меховым уборам.
Татьяна не уходила, смотрела на меня своими огромными глазами снизу вверх. Харлова вместе со своими «воспитанницами» из дворянок сильно помогла мне. Ударными темпами сшили два красных флага для 1-го и 2-го оренбургского полков. На одном был белый воющий волк, на втором – черный. С другой стороны – традиционные перекрещенные серп и молот.
– Петр Федорович – Харлова отпустила узду лошади – По поводу нашего пари…
– Глупо вышло – я сразу прервал девушку – Давайте и это тоже позабудем.
– Умоляю, отмените ваш приказ насчет Елены Никаноровны!
– Нет! – конь всхрапнул, я натянул узду.
– Что ж… Это очень печально – Харлова обиделась, не прощаясь ушла в дом.
Я же махнув казачкам рукой и мы быстрой рысью выехали с площади.
Оренбург по утреннему времени был пуст и наполнен смогом. Трубы пыхтели дымом и он стелился по земле, вызывая першение в горле.
Я дал шенкелей и перешел на легкий галоп.
Наш отряд быстро выскочил из города и почти сразу пришлось осаживать лошадь перед строем солдат, которых Подуров выстроил по полкам на поле возле ворот.
– Худое дело – генерал был хмур и зол, мял плетку в руках.
– Что случилось?
– Два офицерика из 1-го полка подрались на дуэли. Ночью на пустыре стрелялись.
– Чья взяла? – поинтересовался я, размышляя, что делать.
– Поручика Свержинского. Застрелил подпоручика наповал.
– Повесить.
Подуров обалдело на меня уставился.
– Тимофей Иванович – я поправил корону на голове – Ежели эту вольницу сразу не прекратить, они и дальше стреляться да шпажками пыряться будут. Надо дать укорот раз и навсегда.
Как не тяжело мне было в страшном дефиците офицеров терять поручика, но другого выхода не было. Армия строится на правилах.
Генерал мрачно кивнул:
– Это еще не все. Один солдатик из крестьян бывших, майора своего по лицу ляпнул. Полаялись из-за чего-то. Что прикажешь делать? Пороть?
– Ни в коем разе! С порками да шпицрутенами мы окончили. Иначе чем от катькиных войск отличаемся?
– Что же делать? – Подуров впал в ступор.
– Посадить под арест в холодную, лишить жалования за месяц.
– Не по обычаю – генерал тяжело вздохнул – Солдатикам да крестьянам порка – это тьфу, шкура дубленая, привычная. |