– Я буду нема как рыба! Клянусь вам, Петр Федорович! Только скажите, как сей стих именуется?

– Силентиум. Сиречь молчание – я прикладываю указательный палец к пухлым губкам девушки

* * *

После госпиталя еду в церковь. У некоторых казаков в городе есть семьи. Рождаются дети. Меня первым делом зовут на крестины в крестные отцы. Покумиться с царем – что может быть лучше? Это понимают и военачальники. Лысов с Шигаевым уже подкатывали насчет женитьбы. Обещали подобрать в станицах крепкую, здоровую казачку. Не исключено, из своей родни. Если насчет крестин я не сопротивлялся – этот обычай не накладывал на меня особых обязательств, то полковников с их идеей я моментально развернул на выход.

– Императоры на казачках не женятся – усмехнулся я – Царевну буду искать себе, в заграничных странах.

– Наследничек нужен поскорее – в дверях начали уговаривать меня полковники – А ну как немка умучит твоего сыночка Павла? Поди родила других тишком от любовников-фаворитов… Их на престол и посадит.

Вообще то и насчет Павла были сомнения. Екатерина родила его после десяти лет брака, когда все при дворе были уверены в бесплодности Петра III Появился ребенок – сюрприз! – ровно через 10 месяцев после того, как в Санкт-Петербурге появился красавец Сергей Салтыков. Стоит ли удивляться, что Петр III так жестко обращался с Екатериной?

После убийства мужа, у императрицы родилась княжна Анна (от фаворита Понятовского, который сейчас на минутку – король Польши) и потом еще две детей – Алексей Бобринский (от Орлова) и Елизавета Тёмкина (от Потёмкина). Впрочем, последней только предстоит появиться на свет. Григорий пока еще взбирается на Олимп. Известен исторический анекдот. Потемкин встретил на лестнице Зимнего дворца Орлова. «Что нового при дворе?» – спросил «циклоп». Орлов пожал плечами: «Что тут может быть нового? Ты поднимаешься, я иду вниз».

– Бурьян в поле – рви без милости! – я перекрестился. Жестокий век – жестокие нравы – Порешим бастардов. А також всех ее полюбовников.

Другого полковники от меня и не ждали. Покивали.

– А с самой амператрицей шо? – невежливо поинтересовался Лысов.

– Постриг и в женский монастырь – ответил я – Пущай замаливает грехи.

Закончив с крестинами, заезжаю в «фискальный» дом. Тут кипит работа. В город съехалось уже с полусотни грамотных староверов из людей Сильвестера. Они здорово самоорганизовались. Заправлял в доме всем бывший староста одной из деревень – кряжистый, 50-ти летний мужик с окладистой бородой – Димьян Бесписменный. Не знаю, почему у него была такая фамилия – письменностью староста владел дай боже каждому. С момента появления в Оренбурге завалил меня прожектами о том «как нам обустроить Россию».

Стоило мне только появится у фискалов, как Бесписьменный попытался по старинке повалиться в ноги.

– Погодь, Димьян Савельевич – я успел подхватить мужика – Поклона вполне хватит.

– Царь-батюшка! Мы токмо из глубокого уважения к тебе! Ты же волю нам дал.

Хитрован! Уже и льстить научились. Хотя в народе меня уже и называли «царь-освободитель».

– Ну рассказывай. Как у вас тут дела? – я прошел в кабинет старосты, который остался почти нетронутым после какого-то сбежавшего дворянина.

Бесписьменнный стал долго и велеречиво описывать мне сложившуюся ситуацию, жаловаться на Творогова, который выделяет «мало кормов на моих людишек, а жалование так и вовсе задерживает». Приходится посылать за главой города.

Уже вместе мы долго и бестолково обсуждаем план «продразверстки», разглядываем и разрисовываем карты губернии.