Степаненко вспомнил, что на промежуточной лестничной площадке между этажами есть окно, нижняя фрамуга которого по причине жаркой летней погоды оставалась до сих пор открыта.

Насколько он помнил, под окном был небольшой палисадник. Оглушить двоих? Рвануть на лестничную площадку и выпрыгнуть в окно?! А если дом окружен и его сразу схватят?! Хорошо, если схватят, а если пульнут из АКСУ?

Тут Степаненко увидел: старик покосился на омоновца, потом резко перевел глаза на оперативника в штатском. Все эти движения глазами он проделал быстро и украдкой.

Степаненко понял старика. Понял, что старик предлагает напасть на ментов. Он прочел в его взгляде, что только таким образом можно избежать неприятностей по работе.

Оперативник то опять рассматривал труп, то разглагольствовал что-то насчет московской фанаберии, увлекся и совсем не следил за Степаненко.

Максим подумал, что если старик набросится на командира омоновцев и хотя бы на несколько секунд задержит его, сам он сможет без труда справиться с оперативником. Внезапность нападения решит все. Затем бросить вниз на лестницу гранату-имитатор и выпрыгнуть через фрамугу.

Трудность всего этого возможного мероприятия состояла в том, что кому-то из них, Максиму или старику, надо было начинать первому. Мог ли Степаненко довериться бывшему чекисту, в квартире которого только что убили человека? Вот старый хрыч, опять подмигивает… Нет, это неспроста. А вдруг это очередная ловушка, провокация? В самом деле, каким образом старик остался цел и невредим в доме, в котором зарезали ножом женщину? Голова трещала от напряжения. Степаненко понимал, что старик тоже рискует, но рискует ради него. У него не было выбора, нужно было довериться лысому черту…

Степаненко понял, что если он хочет, чтобы события развивались по его, заранее обдуманному сценарию, свое инкогнито он должен обеспечить. То, что он в Арсеньевске, знали только Соха дзе и Шмаков.

Есть ли Шмакову резон после смерти жены сообщать в Москву, что Степаненко был в Арсеньевске? В первый раз сообщил, чтобы отбить у него охоту быть здесь. Но теперь ему уже все равно. Впрочем, Шмаков в любом случае непотопляем; вместе с ним непотопляемы все: руководство города, в конце концов, области. Все у них схвачено… Все куплено, все продано…

Степаненко неожиданно для самого себя крякнул и плотненько въехал резким движением руки в солнечное сплетение оперативника. Тот громко вякнул, стал хватать ртом воздух… Омоновец залапал рукой по кобуре. Старик в свою очередь крякнул, ухватил омоновца за правую руку, а левой стал хлестать его по обеим щекам. Сильно, наотмашь, правда, несколько по-бабьи. Это произвело неожиданный эффект. Омоновец очумело отступал, потом заорал во всю мощь своих легких:

— Сюда! Эй!

Степаненко не смог выдернуть свой пистолет из рук оперативника. Тот уцепился в оружие мертво. Тогда он сунул руку во внутренний карман куртки оперативника, вывернул мобильник и свое портмоне вместе с карманом. Скользнул в дверь, в два шага спустился на площадку, рванул гранату-имитатор с голени, выдернул кольцо, швырнул на лестницу, перекинул тело через раму, повис на руках, оттолкнулся ногой от стены, прыгнул в темноту.

Оглушающий взрыв потряс дом. С верхних этажей на Максима посыпалось стекло. Он вскочил и бросился через улицу. Кажется, оцепления нет. Вскочил в спасительную тень уличных деревьев и быстро пошел прочь.

Он не знал, сколько он пересек улиц, проулков, прежде чем почувствовал себя в безопасности. Ему показалось, что бегство было не совсем продуманным действием. Ведь теперь вдобавок к тому, что за ним охотились бандиты, разыскивала милиция, за ним станут рыскать омоновцы, искать как сбежавшего с места преступления. По крайней мере так будет формулироваться в оперативках. Взял и сбежал, хотя прямого отношения к убийству женщины не имел. Его уход станут расценивать не иначе как причастность к убийству, по крайней мере, как важного свидетеля.