Их пустили внутрь, предложили сесть и выпить кофе. Хозяин дома продолжал пожирать глазами инструмент с перламутровыми клавишами, а дед сидел, поглаживая грубой рукой гербы и наклейки на фасаде аккордеона.

Ганс выпил кофе и отдышался. Пауза растянулась до странности, пока не задала вопрос немка:

– Пообедаете?

– Время ужинать, – уточнил дед.

Ганс перевел как «спасибо, нет»…

– Что привело вас сюда? – наконец решил выразить интерес хозяин дома.

– Был я здесь в сорок пятом, – начал дед и удостоился кивка. – Я был русский солдат… – продолжил.

– Я я, – подбодрил немец.

Дед глубоко вздохнул, так что брякнули медали.

– Возможно, в этом доме я убил человека…

Немец слушал переводчика и в этом месте перестал даже моргать.

– Война, понимаете ли… Может быть, я вашего отца застрелил?

На этом месте хозяин дома поднялся из кресла и вышел из гостиной.

– Он сейчас вернется, – пообещала хозяйка, но прошло минут десять, прежде чем немец появился вновь.

На нем была надета форма капитана пехотных войск времен Второй мировой войны, а на шее поблескивал рыцарский крест… Он вновь сел в кресло и отпил из чашки остывшего кофе.

– Вероятно, это был мой отец, – подтвердил хозяин дома через социалиста Ганса.

«Что же это он, – подумал дед, глядя на великолепно подогнанную на немце форму. – Вот штука, даже не потолстел за двадцать пять лет?» – и нажал на клавишу.

Аккордеон коротко пискнул, и все, находящиеся в комнате, вздрогнули.

– Вероятно, этот музыкальный инструмент принадлежал вашему отцу?

А про себя: «Я в свою гимнастерку только с мылом».

Теперь из гостиной вышла жена, но она тотчас вернулась с небольшой фотографией, на которой был запечатлен пожилой мужчина с аккордеоном на руках, которого застрелил дед в сорок пятом. Мужчина снялся в компании бравого лейтенанта, отдаленно напоминающего хозяина дома.

– Значит, – утвердительно покачал головой дед, – вещь ваша, фамильная…

– Я я! – подтвердил с волнением немец.

– И чехол, стало быть, от аккордеона сохранился?..

Женщина улыбнулась и вновь вышла. Сейчас ее не было дольше, чем в первый раз, наверное в чулан отлучалась, вернулась же с отличным, черного цвета, футляром.

Дед обрадовался, поднялся навстречу хозяйке, сняв с плеча инструмент и поставив его возле ног, принял футляр, отметив, что он сохранился без единой царапины, щелкнул затворами и раскрыл. Вздохнув по особому грустно, уложил в черное нутро аккордеон, почти нежно закрыл футляр, поднял его правой рукой и, буркнув «ауфидерзейн», вышел из немецкого дома прочь. Он не обращал внимания на истошные крики, летевшие вслед, а шел под горку быстро, насколько был способен.

– Штой! – кричал вдогонку Ганс. – Оштановись!

Но дед лишь ниже опустил голову и пошел еще быстрее. Почти побежал.

«Как же он в форму свою влез через двадцать шесть лет?» – думал бывший русский солдат.

Завыли полицейские сирены, вторя им, заголосила вся округа…

Его окружили и арестовали. Затем привезли в участок.

Что то спрашивали, но дед вопросов не понимал, а социалист Ганс исчез бесследно со всеми его туристическими документами, лишь декларация в кармане скомканная валялась.

– Я – русский солдат победитель! – наладился повторять задержанный. – Я – победитель!.. Солдат… Русский…

Здесь же в участке находилась и немецкая семья. Особенно живо с полицейскими общалась женщина, показывая то на футляр с аккордеоном, стоящий возле деда, то на фотографию.