– Ты меня помнишь? – спросил.

– Ага, – ответила женщина.

– Это я, твой любовник!

– Ага…

В ней не было разума, зато Господь держал ее под руку, дав на всю жизнь лучистые глаза и бесконечную улыбку.

Потом он поднялся с кровати и вышел в степь. А там старик казах на деревянной чурке сидит, папиросу курит.

– Майор Ашрапов? – спросил Колька.

Старик даже не посмотрел в его сторону.

– Был майор, – ответил. – Пэнсия у менэ сейчас…

– Я когда то бывал здесь… Вы меня еще заставили километров двадцать бежать!..

– Скотинэ! – ругнулся старик. – Таких, как ты, много было! И возвращалось русский много сюдэ, но никто не женитсэ на ней! Ты тоже не женитсэ?

Старик Ашрапов взглянул с надеждой на пришлого, а когда тот развел руками и опустил голову, повторил:

– Скотинэ!

– Прости, старик!

– Надо было тебэ яд дать, а не лекарствэ, чтобы сэрдцэ твой умер!

– Прости, старик!..

Ашрапов скинул на землю окурок.

– Ты тогдэ сильный был… Восемнадцать километров пробежал…

– Вспомнил?

– Сейчас слабэй…

– Любил я твою дочь, старик!

– Разлюбэл? – старик сплюнул на свой вопрос и, не дожидаясь ответа, проговорил: – Все русский фэшист! Я не казах, монгол я! Иди отсюдэ!..

Он шел по степи к станции, думая: «Какая мне разница казах ты или монгол! Мне в твоей нации счастья не сыскать!» Он шел и слышал за спиной ее счастливый смех.

«Прощай, Агаша, – думал Колька. – Видно, незачем в прошлом искать тебя, ты в настоящем или в будущем…»

Через месяц скитаний по осенней России Колька вышел к немецкой границе. Германия встретила его любезным шофером рефрижератора, который удивился, что бородатый русский священник так хорошо говорит на немецком. Вот только с ужасным акцентом!

Ганс довез его почти до самого Берлина. Русский, поблагодарив, далее пошел пешком, рассматривая благостные окрестности. Он вошел в город и долго искал православную церковь, где назвался странником и попросил малость денег на пропитание. Ему эту малость выдали, но в подвиг не поверили…

Проходя по главной берлинской улице, он остановился возле витрины антикварного магазина. То, что он увидел в ней, поразило его до дрожи во всем теле!

– Не может быть! – вскрикнул Колька, глядя на дедовский аккордеон.

Он ворвался в магазин и кинулся к перламутровому инструменту, как в собственное детство. Гладил его, перебирал клавиши и щелкал регистрами.

– Хотите приобресть? – спросили за спиной.

Колька обернулся и увидел человека кавказской национальности.

– Бакинец? – неожиданно для себя спросил на русском.

– Да, – удивился хозяин магазина. – А вы что, тоже из Баку?

– А откуда у вас инструмент этот?

– Странный вопрос! Покупать.

– У кого?

– Я не обязан вам отвечать! – перешел на немецкий хозяин.

– Вы украли аккордеон у моего деда!

– Он сам мне его продал! – заверещал азербайджанец.

– Врешь! – озлился Колька. – Дед бы его никогда не продал! Трофей это военный!

Разглядел Колька в глазах бакинца испуг, и вдруг мысль к нему пришла шальная: а не через бакинца ли этого дед погиб?

– Ты погубил деда моего? – косматое лицо Кольки сделалось страшным, он стал медленно надвигаться на азербайджанца. – Отвечай!

А перепутанный сын Каспия уже жал ногой под прилавком на тревожную кнопку, и к магазину неслись полицейские машины…

Кольку отвезли в полицейский участок, и по дороге он вспоминал слова бабки: «Не езди в Германию, даже в турпоездку!» Азербайджанец прибыл в участок на собственном «мерседесе» и чувствовал себя абсолютным хозяином положения.