– До завтра! – попрощалась Надька, сделав на лице эротический, в ее понимании, оскал.

– Я навсегда! – прошипел Колька, услышав финальную трель свистка толстого армянина Фасольянца, который хвастал всем, что он был арбитром городской категории, когда в Ереване жил. – Больше не жди! Не приду!

Надька, последними неделями превращенная в женщину, мгновенно учуяла правду в словах любовника, вскочила на ноги и бросилась за Колькой.

– Нет! – кричала она голосом, наполненным страданием. – Нет!!! – и подпрыгивала на раскаленной крыше.

А внизу мужики, выигравшие пол литру и опустошившие ее наполовину, молча смотрели в небо, на краю которого плясала голая баба, такая огненно рыжая, что непонятно было, от нее свет исходит или от привычного светила.

– Я умру без тебя! – причитала Надька.

– Умри, – позволял Колька жестоко.

– Брошусь с крыши!

– Вперед!

Она тряслась всем телом, не зная, что еще сказать, а он уже был возле чердачной двери. Надька бросилась вослед, чуть было не растянулась, поскользнувшись на голубином исходе, и в последнем увещевании пригрозила, что отдастся армянину Фасольянцу, который обещал ей за обладание золотое кольцо. Колька коротко ткнул ей кулаком в нос и хлопнул дверью лифта…

На следующий день он как мужчина превозмог тягу к чердаку и направился прямо к футбольной коробочке. Там уже происходило шевеление – это свои разрабатывали тактику на сегодняшний матч с соседским двором.

Колька втерся в самую кучу, выставив ухо. На него смотрели криво, но он на то не обращал внимания, а ловил для себя новые словечки: сухой лист, щечка, давать пыра и т.д. Еще он понял, что игра сегодня предстоит наипринципиальнейшая, что ставка велика, как никогда, – школьные обеды на весь год или двести рублей деньгами сразу.

– Буду играть! – неожиданно оповестил пацанов Колька.

– Ты?!. – удивился вратарь Кишкин, который брал всех на ля ля, что у него кепка от самого Льва Ивановича: мол, с батей водку пьют, если игры нет!

– Я, – подтвердил Колька.

– А ты когда нибудь играл в футбол? – поинтересовался долговязый Кипа, выставляя то одну ногу вперед, то другую, показывая всем новые кроссовки «Ботас». Гарцевал, как конь.

– Ну не играл!

– Хочешь, чтобы мы на двести колов залетели? – поинтересовался нападающий Лялин, у которого мама трудилась в солнечном Мозамбике.

– Буду играть, – настаивал Писарев.

Все пацаны понимали, что Дверь друг Мальца, который сейчас чалится на зоне, а это серьезно. Решили молчать.

– Ну, так как?

Молчали.

– Надька теперь общая! – предложил Колька. – Национализированная!

Молчали.

Он начинал злиться, но понимал пацанов, не желающих проигрывать из за какого то лоха неумелого.

– Проиграем, я все деньги сам заплачу! – предложил.

– Ха, – не выдержал Кипа, подцепил мячик «Ботасом» и почеканил чуток с мыска на колено. – Откуда у тебя бабки такие?

– Не твое дело! – огрызнулся Колька. – Сказал, отдам!

– Выходить будешь только на замену! – решил дело Лялин. – Согласен?

– Согласен.

– А тебя что, – обалдел Кипа, – тебя кто капитаном то выбирал?

Мячик сорвался с ноги, отскочил от земли и въехал недовольному Кипе по подбородку.

– А капитаном меня выбрала жизнь! – с пафосом ответил Лялин. – Играем в пять, приходи в четыре!

Как только Колька отошел, начался дикий базл, в котором, помимо игроков, принял участие и судья Фасольянц, уверенный, что с Писаревым команда проиграет с двузначным счетом.