– Ты что, в доле участвуешь, дядя Арсен? – поинтересовался Лялин.

– Моя доля, – с надрывом в голосе определился Фасольянц, – это доля человека, покинувшего свою горячо любимую Родину.

– Там тебя, дядя Арсен, Надька ждет! – обернулся Колька. – Кольцо с собою захвати золотое!

Фасольянц хлопнул грустными глазами и помчался куда то на толстых ногах. Наверное, воровать у своей жены Джульетты драгоценность…

Колька поел жареной картошки, разогрев ее на газу, и лег до игры поспать. Ему не спалось, казалось, что то мучает, а вот что, понять не мог.

Встал, вытащил из шкафа спортивные трусы, майку и кеды. На майке бабкиным карандашом для ресниц написал «Кипиани». Примерил. Надпись получилась кривой.

«Что же меня так мучает? – думал Колька. – Может быть, игра волнует? Или по прежнему Женька ноет в душе занозой? Нет… Тогда что?..»

Он ходил по комнате от двери до окна, но ответ не приходил, оставляя тело напряженным, а мозги в смятении. Выглянул в окно. Уже собирались зрители, меж которых ходил Кипа, демонстрируя новые кроссовки.

Пора, подумал. Зашнуровал кеды и поглядел на указательный палец без фаланги. Может, меня мучают фантомные боли?..

Ругнулся грязно, матерно, и, оправив черные трусы с лампасками, вышел за дверь.

* * *

– Садись! – скомандовал Лялин, указывая на скамейку с запасными.

Колька рассматривал соседских пацанов, разминающихся сочными ударами по воротам.

Они, пожалуй, постарше будут, прикинул он, но страха не было.

– Ну что, сирые, – проговорил один голенастый. – С голоду теперь сдохнете! – и ударил по воротам.

Мяч пролетел по дуге, но вратарем был парень, лет девятнадцати, почти мужик, который с необычайной легкостью сложился, прыгнул и вытащил мяч из девятки.

Прибыл судья Фасольянц, с невероятной красоты бланшем под левым глазом.

– Внимание! – прокричал он, прикрывшись рукой. – Капитаны, ко мне!

С соседской стороны главным был девятнадцатилетний воротчик, а со свойской сразу двое рванули к центру. Ляля и Кипа.

Зрители, мужики с окрестных домов, ржали и выкрикивали всякие похабности.

Между Лялей и Кипой чуть драки не случилось, но Кипа был чуток трусоват, а потому, как он сказал, «для пользы общего дела», отошел в сторону и занял место левого крайнего нападающего.

– Есть у кого монетка? – поинтересовался Фасольянц.

– Ты чего, дядя Арсен, дурак? – ответил Ляля, показывая, что все в трусах.

– Десять процентов с выигрыша мои! – оповестил армянин. – Все в курсах?

– Согласны! – ответили стороны, желая иметь честное судейство.

– Так, есть у кого монета? – заорал Фасольянц, открывая на всеобщее обозрение набрякающий бурмалином синяк. – Или матч отменить?!

– Ты чего разорался? – подошел к дяде Арсену капитан соседских. – Главный, что ли? – И ткнул его незаметно костяшками пальцев в живот.

Фасольянц крякнул.

Из зрительских рядов прилетела трехкопеечная монета и упала на игровое поле.

– Орел, – констатировал Ляля. – Ворота или начало?

– Начало, – выбрал соперник.

Фасольянц свистнул, зрители выдохнули, и игра началась.

Первый гол забили через две секунды после свистка. Разыгрывающий отыграл мяч слегка назад, и голенастый из соседских что было силы пробил.

Кишкин в начале игры хотел было от нервов потихоньку газы стравить возле штанги, но вместо этого вынужден был резко наклониться, чтобы достать забитый мяч из сетки, а потому зад его выстрелил крейсером Авророй.

Зрители загоготали, а Фасольянц указал на центр поля, достав из кармана при этом желтую карточку, предъявляя ее Кишкину.