– Живот…

– Так сортир есть во дворе общественный! – рассказал милиционер и хотел было уже идти своей дорогой, как тут Колька поинтересовался:

– Скажите, а вот если человек сейф украл, а в сейфе деньги большие…

– Ну, – с утренней скукой подбодрил постовой.

– А потом раскаялся и деньги в мусорную урну бросил…

– Так так…

– Что ему будет, если он раскаялся?

– Что ему будет? – лениво переспросил страж порядка. – Что ему будет?..

И вдруг в глаза милиционера блеснуло первыми лучами солнца. Он весь напружинился, что то лихорадочно соображая, затем помог Кольке встать и взял его за предплечье стальными пальцами.

– Пойдем! – приказал.

– Куда? – испугался Колька.

– Прогуляемся, – и повел его к подземному переходу.

– Зачем? – трясся Колька, а милиционер уже предчувствовал какую то невероятную удачу в своей жизни.

– Тихо, тихо, – ласково успокаивал он пойманного, спускаясь по лестнице перехода. – Та а к! – протянул. – Четыре.

– Чего четыре? – спросил Колька.

– А сейчас мы узнаем, чего!

Милиционер сунул руку в первую по ходу урну и вытащил ее измазанной в чем то склизком и воняющем. Обтер о Колькину рубашку и, не услышав даже словесного сопротивления, возрадовался всем сердцем, чуявшим удачу.

А Колька следовал за постовым, как бычок на заклание. Он уже понимал, что вот вот произойдет нечто ужасное, которое перевернет всю его жизнь с ног на голову. А от одного сознания этого в голове мутилось, и сердце сжималась в грецкий орех…

Вторая урна зазвенела пустыми бутылками. Милиционер даже перевернул ее, вытряхивая содержимое на пол. Поковырялся пальчиком и опять короткий с обломанным ногтем о Кольку вытер.

Пошли дальше. По мере того как приближались к третьей урне, в теле Кольки нарастало сопротивление, рефлекторно шаг его замедлился, а мышцы напряглись.

– Ишь, здоровый какой! – заметил милиционер. – Хочешь потише пойти, пойдем потише!..

Колька лишился дара речи. Почему то в сознании промелькнул образ деда…

Рука постового нырнула в скопище отбросов и тотчас выудила из него газетный сверток.

– Ой! – деланно вскрикнул милиционер. – Что мы нашли!.. – И развернул сверток, обнаруживая в нем пачки с деньгами.

В этот момент ментовского изумления Колька мог бы запросто сбежать, так как его никто не держал, но у него и в мыслях не было побега, к тому же в животе крутило и мутило.

А тут пришедший в себя постовой достал из глубо ченного кармана наручники и сковал ими Колькины запястья.

Пока шли в арбатское отделение, радостный милиционер сказал, что его зовут Сережей, что он непременно расскажет в отделении, что задержанный практически добровольно поведал власти о совершенном правонарушении.

– Срок маленький дадут! – рассуждал Сережа, о себе думая, как о награжденном медалью, как явится домой с кругляшом золота на груди, как заохает и запричитает мать, а профессорская сволочь отец пожмет ему руку и покается перед приемным сыном за то, что всю жизнь его недоумком обзывал!

В отделении Кольку сразу заперли в «обезьянник», откуда он, впрочем, мог наблюдать, как милиционеры разглядывают толстые пачки денег, как считают их всем наличным составом, пока, наконец, крошечного роста майор в детских ботинках на платформе не сообщил:

– Двадцать тысяч!

В эту секунду Сережа подумал о том, что приемный папаша не беспричинно считал его недоумком. Надо было попросту экспроприировать у урны сверток, перепрятать его, а через полгодика зажить припеваючи, на зависть профессору!

Тем временем Колька застонал от невыносимой боли.